Ставка на прогноз A− A= A+

15 июня Банк России в очередной, четвёртый в этом году раз снизил ключевую ставку — до 11,5%. Регулятор в меру своей компетенции работает на запуск экономического роста. Правда, его возможностей недостаточно.

Исправленному не верить

Мегарегулятор, которого в последние полгода обвиняли чуть ли не в диверсионной экономической политике, в последнее время активно пользуется — напрямую и косвенно — монетарными инструментами.

Самая главная из вменяемых ЦБ «диверсий» — повышение в декабре прошлого года ключевой ставки до запредельных размеров. Критики предсказывали, что такая политика плачевным образом аукнется на кредитоспособности заёмщиков и как следствие — на кредитной подпитке роста экономики (и оказались абсолютно правы). Но ЦБ на тот момент решал (или думал, что решает) с помощью ставки другие, более насущные в его представлении проблемы — обвал рубля и скачок инфляции. И, как часто бывает, «лечил» одно за счёт другого.

Ставка с точки зрения кредитования как стала с декабря по сути запретительной, так и осталась фактически запретительной, несмотря на то что регулятор потом несколько раз «исправлялся» и снижал её. Официальная статистика это подтверждает: по данным ЦБ, за I квартал текущего года прирост кредитов нефинансовому сектору составил величину арифметической погрешности (0,3%), а физическим лицам — отрицательную величину (минус 3,4%). И это несмотря на то, что в течение квартала регулятор дважды снижал ключевую ставку — в январе и в марте.

Потом он ещё дважды «исправлялся» — в апреле и вот теперь в июне. Всего с начала года ключевая ставка была снижена на 5,5 п.п. — с 17 до 11,5%. Однако трансляция этого снижения на конечные ставки для заёмщика происходила с большим отрывом от оригинала: на минус 5,5 п.п. от регулятора банки, по подсчётам ЦБ, ответили более скромным минусом в 1–1,5 п.п. Учитывая эту незеркальную тенденцию, Банк России, одной рукой утверждая июньское снижение ключевой ставки, другой рукой понизил свой прогноз по темпам годичного прироста совокупного кредитного портфеля: с 4–9 до 2–7%.

Потому что дело уже совсем не в ставке, которая парадоксальным образом находится на уровне ниже инфляции (Банк России с декабря прошлого года кардинально «поменял показания» в плане мотивации изменения ключевой ставки: факт её радикального вздёргивания он объяснял предвидением грядущего разгона цен, каскад её снижений — ориентацией на прогноз по затуханию инфляции). И даже не в инфляции, которая действительно затухает — по причине исчерпания девальвационного фактора и благодаря сезонному спаду цен, в основном — на плодоовощную продукцию. По данным Росстата, за первую неделю июня инфляция оказалась нулевой. В итоге её уровень «год к году» снизился до 15,7% — с 16,4% на конец апреля и 16,9% в марте. Что позволило экономическим ведомствам «подтянуть» свои прогнозы по инфляции на конец 2015 года до 11–11,9% (впрочем, цифры можно пока не запоминать: наверняка ещё не раз обновятся), а Банку России ещё раз напомнить общественности о светлом будущем: ориентир в 4% к 2017 году — реален.

Дело, повторим, уже и не в ставке, и не в уровне инфляции. Всё гораздо драматичнее: предприятия, порастерявшие за эти полгода и сбыт, и доходы, и производство, утратили и платёжеспособность, о чём свидетельствует рост просрочки, и кредитоспособность.

Так, по расчётам ЦМАКП, на 1 апреля общий уровень просрочки по кредитам в реальном секторе составил 6% (против 4,4% годом ранее). В производстве машин и оборудования — 5,7% (4,6%), в торговле — 7,5% (5,6%), в сельском хозяйстве — 10,5% (7,9%), в строительстве — 12,7% (7,1%). Во многих секторах среднеотраслевой уровень долговой нагрузки вплотную подобрался к безопасному уровню или превысил его. У предприятий большинства видов деятельности процентные платежи превышают половину прибыли от продаж, а в АПК, машиностроении, производстве стройматериалов — сопоставимы с размером прибыли. Для справки: до кризиса 2008 года процентные платежи не превышали в промышленности 16% прибыли.

Очевидно, что величиной ставки такое состояние уже не «лечится». Да и сам регулятор подтверждает, что потенциал для её дальнейшего уменьшения «съёжился»: снижение за пределы некоего, пока интуитивного порога обесценит привлекательность рублёвых активов, что повлечёт отток капитала. Эксперты ожидают до конца года максимум отскока ключевой ставки на 1–1,5 процентных пункта.

В расчёте на слабость

Другим субъектом влияния Банка России был рубль. По официальной версии, влияние это получилось косвенным, поскольку после перехода к политике таргетирования инфляции прямое вмешательство регулятора в курсообразование допустимо лишь в экстренных случаях.

Тем не менее в середине мая все наблюдали парадоксальную картину: регулятор начал играть против родной валюты. С 13 мая Банк России объявил о начале массированной скупки иностранной валюты, за что ещё полгода назад обрушивал анафему на головы спекулянтов (впрочем, обещанные кары так и остались тогда обещанными, по рукам никому не дали). Официальное объяснение — необходимость пополнения золотовалютных резервов до «комфортного» уровня — сопровождалось не вполне последовательными заверениями в том, что с точки зрения международных нормативов существующие резервы ЦБ более чем достаточны.

Многие эксперты, поймавшие ЦБ на этой непоследовательности объяснений, сходятся в том, что истинной мотивацией регулятора всё-таки было противодействие укреплению национальной валюты: ведь реальным интервенциям предшествовали недвусмысленные словесные о чрезмерности роста рубля. И можно назвать минимум две цели игры регулятора на понижение. Во-первых, работа на упреждение: поскольку во втором полугодии традиционно, в силу ещё и сезонных факторов, происходит ослабление рубля, регулятор заботится о том, чтобы не так высоко было падать. И во-вторых, попытка вписаться в формулу «слабая национальная валюта — потенциальный драйвер роста экономики, особенно в части импортозамещающего производства».

Какими бы ни были истинные цели регулятора, последовавшее за интервенциями ослабление рубля — факт. В середине мая курс рубля составлял около 49 за доллар, в середине июня — около 55. Правда, в целом, с учётом ослабления валют стран — торговых партнёров и российской инфляции, падение рубля, полуторакратное за год с точки зрения граждан, в пересчёте на реальный курс является более скромным — около 12% относительно максимума 2014-го.

И это ослабление не сыграло роль катапультного фактора для экономики. По итогам I квартала Росстат зафиксировал спад ВВП в 2,2%. В апреле макростатистика стремительно ухудшилась, и падение за январь–апрель оценивают в 2,4%, что означает практический «выбор лимита» годового спада, который предсказывают в диапазоне от 2,8 до 3,8% (прогнозы экономических ведомств и независимых институтов разнятся, к тому же постоянно уточняются).

Структура апрельского спада, препарированная ЦМАКП, показывает, что основными его «виновниками» стали сектора, ориентированные на инвестиционный спрос. Так, выпуск стройматериалов снизился за месяц (к марту) на 5,5%, производство машин и оборудования — на 9,7%, транспортных средств — на 12,8%. Эксперты использовали помесячное сравнение, поскольку принятое прежде «год к году» в связи с существенными за прошедший период изменениями в экономике адекватного представления уже не даёт.

По всем прогнозам, итоги первого полугодия окажутся точно отрицательными. К традиционному за последние пару лет понижательному фактору — спаду инвестиционной активности — в I квартале текущего года примкнул и бывший драйвер роста — потребительский спрос.

Замедление инвестиционной активности, начавшееся ещё во II квартале 2013 года, с февраля 2014-го пошло уже в явный минус, а в 2015-м разогналось до слаломной скорости. Так, по расчётам ЦМАКП, за I квартал 2015-го относительно I квартала 2014-го инвестиции в основной капитал в металлургии упали на 15,4%, в сфере транспорта и связи — на 18,7%, в торговле (плюс сфера ремонта) — на 22,7%, в производстве стройматериалов — на 22,9%.

Но к этому фактору за пару лет привыкли. А вот сворачивание потребительского спроса пока в новинку. По данным Росстата, в апреле 2015-го растущие цены на товары и услуги сократили долю доходов граждан, направляемых на потребление, почти на треть: до минимального с начала 2014 года уровня — 66,8%. Что вполне объяснимо: реальные зарплаты в годовом выражении сократились на 13,2%. Покупательная способность в январе–апреле только по продовольственным товарам снизилась на 10–40%.

Но о факторах пока — пунктиром.

Загадка драйвера

Навскидку — ни ослабление рубля, ни отыгрыш по ключевой ставке желаемого взбадривания экономики не произвели. Системные подробные оценки, наверное, есть смысл сделать по итогам полугодия.

Звучали непрограммные обмолвки первых лиц о скором запуске «почётного» драйвера экономики в виде потребительского спроса. Ну, мы видим, что с ним произошло. Из неназванных «паровозов» остались госинвестиции — именно они в совокупности с разогреваемым потребительским спросом в прошлые кризисы давали стимулирующий пинок экономике. На этот раз, похоже, — увы. Госинвестиции планируют урезать на треть в 2016–2017 годах, более чем на 40% — в 2018-м. Всё это тоже предварительно.

Щедрые в последнее время на прогнозы ведомства (это у них сейчас хобби такое — сценарии писать) одно за другим улучшают свои оценки на конец года. То есть минус-то точно будет, но в десятых долях посимпатичнее. Нет никакого смысла эти цифры озвучивать. Ещё не раз подвигают туда-сюда. Единственное пока объяснение этих подвижек — в терминах «думали, что будет хуже». Один высокий чиновник обещает начало роста уже с III квартала, другой — более высокий — с IV-го. Основания обоих утверждений загадочны.

Марина ТАЛЬСКАЯ