Упрощенная HTML-версия
Так вот, когда публика зарывается
и фамильярничает, я включаю опцию
«белый», хотя клоун должен уметь
держать удар и принимать пощёчины
как аплодисменты.
БДМ:
Как с кинокритиком публика
с вами не фамильярничала?
Ну, когда я была кинокритиком — да
и сейчас им отчасти являюсь — то, ко-
нечно, была «белым клоуном»: крити-
ки вообще всегда свысока смотрят на
своих читателей. Теперь, я же говорю,
во мне перемешались эти двое. Забавно
наблюдать за их борьбой. Выяснилось,
что «дурак», шут, скоморох, ковёрный
всегда во мне сидел, хотя почему-то
в статьях о кино я не блистала остроу-
мием. Что же касается перемены уча-
сти, так это общая тенденция: у нас те-
перь все не своим делом занимаются.
У меня просто уникальный случай: на-
чав писать в «Фейсбуке», я неожиданно
стала популярна в качестве остроум-
ной сочинительницы небывальщины,
российского абсурда, который иногда
называют «энциклопедией русской
жизни». Как бы это смешно ни звучало
в применении к моей скромной персо-
не: известно, что так называли роман
Пушкина «Евгений Онегин».
Хотя кино я тоже по-прежнему
люблю и переживаю, что у нас теперь
почти исчезла культура киноведения
и кинокритики, и этому поспособство-
вали сами СМИ. Инициатива исходила
не только сверху, и снизу постарались,
чего уж там. Серьёзный критик отны-
не почти не имеет выхода к читателю,
пишут легкомысленные блогеры, пере-
сказывающие сюжеты фильмов, — не
более того. И это очень печально, ибо,
как бы ни ненавидели нас режиссёры,
даже они теперь поняли, что если о чём-
то не говорить, то это «что-то» просто
перестаёт существовать. Фильм без
широкого обсуждения умирает, оста-
ётся втуне. Или превращается в кино
«для избранных», что сказывается и на
авторе, и на зрителе. Кино—искусство
демократическое, это же не расшиф-
ровка клинописи, не археология и не
музыковедение: оно более доступно,
хотя и здесь нужен «проводник», без
него точно заблудитесь. Кстати гово-
ря, русская школа кинокритики была
одной из самых сильных в мире —
наряду с французской. Американцы
в этом смысле от нас отставали: такой
глубины анализа, как у нас, я у них
не встречала. Интересно, что именно
в России интеллектуальные критики
писали для всех, а не для избранной
публики, работая при университетах,
как это принято в Америке. Там ведь
при всей мощности и разветвлённости
культуры в целом она существует при
университетах, не как у нас. Теперь,
правда, её нет ни при университетах,
ни вообще при чём бы то ни было.
Ужасное положение…
БДМ:
Вы часто бывали на междуна-
родных кинофестивалях класса А,
вроде Каннского? Что бы вы могли
сказать: насколько они важны для
культуры?
Фестивали, и не только Каннский (хотя
он, как самый стилеобразующий и ин-
теллектуальный — наиважнейший, ко-
нечно), они как раз и есть двигатель ду-
ховногопрогресса, какнипатетично это
звучит. Именно там, на этой «выставке
достижений», можно понять тенденции
современного кино, его, так сказать, по-
ступь, его внутренние проблемы и пер-
спективы. Вообще кино, в отличие даже
от литературы, имеет такуюсчастливую
особенность, что становится доступно
сразу (книгу ещё перевести нужно)
и сразу, мгновенно, объединяет вокруг
себя единомышленников. Наблюдать,
как в тех же Каннах встречаются вели-
кие (иногда совершенно случайно), —
особое наслаждение. Чувствуешь, что
история кино творится прямо при тебе,
сейчас, в эту минуту.
БДМ:
Вам бы хотелось вновь писать
о кино?
Но не в таком контексте: это несерьёз-
но. Мы скоро докатимся до того, что
ни один редактор современных СМИ
ни слова не поймёт из написанного
профессиональным критиком. По-
вторится история моей юности, когда
я работала в отделе культуры газеты
для луководов, в Алма-Ате. Там, в этой
газете, все писали о луке и как его вы-
ращивать, а я — о постмодернизме.
БДМ:
Смешно…
Только не главреду: он быстро от меня
избавился. Со временем я поняла, что
зависеть в той или иной форме невоз-
можно: тебя непременно уволит оче-
редной луковод, как следует потрепав
тебе нервы. Так, в принципе, жизнь
устроена... Однако я не отчаиваюсь:
сама себе работу на свою голову при-
думываю. И с кино не порываю— уже
в качестве продюсера. Пусть это не
большой проект, не «Титаник» и не
«Сталинград», но при этом не менее,
а, может, даже более важный.
БДМ:
Вы снимаете кино?
Да, как продюсер и автор сценария.
Это документальный фильм о Маше
Рольникайте, побывавшей в ранней
юности, подростком, в лагерях смерти
и в гетто — после вторжения немцев
в Литву, где они с семьёй тогда жили.
Она 1927 года рождения и недавно
приезжала в Москву — представлять
новое издание своей знаменитой
книги «Я должна рассказать». Гово-
рят, никогда на книжной ярмарке не
было столько народу, сколько пришло
к Маше Рольникайте. Человек 300,
если не больше. Она — великий чело-
век, и мне, конечно, страстно хотелось
бы закончить картину.
БДМ:
Что же мешает?
Как всегда, недостаточное финансиро-
вание. Мы собирали на краудфандин-
говой площадке — и собрали прилич-
ную сумму, хотя недостаточную для
производства качественного фильма.
Но я стараюсь, очень стараюсь, на-
деюсь, что ещё изыщу средства. Что
фильм будет, знаю совершенно точно.
БДМ:
У вас такие разнообразные
занятия: кино, написание скетчей,
ведение блога, издание книжек…
Я ещё начала давать концерты.
БДМ:
В смысле?
Я читаю свои скетчи на разных пло-
щадках — в кафе, и даже иногда у нас
АПРЕЛЬ 2016
БАНКИ И ДЕЛОВОЙ МИР
83
КАЧЕСТВО ЖИЗНИ:
ГЕОГРАФИЯ ДУШИ