бывают квартирники. Это новая, хо-
рошо забытая старая форма, как ска-
зал бы чиновник, «досуга». Мы так со-
противляемся энтропии и, извините,
горечи жизни. Ибо, как бы иронично
это ни звучало в устах сатирика, жизнь,
в принципе, грустнаяштука. Как посмо-
тришь с холодным вниманьем вокруг…
БДМ:
Ну да, в ваших скетчах присут-
ствует второй план: как бы ни было
смешно, иногда становится в некото-
ром роде страшно.
Да? Страшно? Мне многие это гово-
рили: хотя менее всего я бы хотела
запугать или отпугнуть своего чита-
теля. Наоборот: мне многие пишут,
что, мол, лечатся моими рассказами,
что становится легче жить, читая их.
Хотя второй план, вы правы, при-
сутствует, порой даже в самом невин-
ном рассказе.
БДМ:
Например?
Например, как соседи подрались
в день рождения Пушкина.
БДМ:
Зощенковская тема. Два расска-
за о праздновании юбилея Пушкина.
Помните?
Как не помнить: наизусть знаю! Зо-
щенко — мой кумир. Люблю я и До-
влатова, и, хотя меня часто сравни-
вают с обоими, поверьте, я чётко
осознаю своё место…
БДМ:
В литературе?
Да нет, так бы я никогда не вырази-
лась. Литература, если она настоящая,
она — о жизни и смерти, это вам не
ха-ха-ха и хи-хи-хи.
БДМ:
Какое-то место вы, очевидно,
уже занимаете в современной рус-
ской литературе?
Ну… не знаю. Я себя со стороны не
вижу. Я даже не слишком люблю рас-
суждать об этом — пусть всё идёт,
как идёт. Я могу иссякнуть в любой
момент, и всё кончится: ибо литерату-
рой нужно заниматься всегда, каждую
минуту, с детства: наверное, так, как
занимаются игрой на фортепьяно, это
огромный труд.
БДМ:
Есть разные пути — кто-то это
делает легко, вот как вы, кто-то за-
нимается этим всю жизнь: рецептов,
думаю, нет.
Думаете? Ну, может быть. Единствен-
ное моё достоинство — то, что фанта-
зия у меня вроде как неисчерпаемая,
я всё время вижу и слышу смешное:
причём там, где его никто не видит
и не слышит. И ещё, может, одно: са-
моирония. Она меня и спасает. Не счи-
таю себя звездой, хотя, скажу честно,
многие хвалят мою писанину. А мне
иногда кажется, будто я — это вовсе
и не я. Такое вот ощущение. Я сильно
дистанцирована от своего лирическо-
го героя: это и я, и не я. Ну это, так ска-
зать, психология творчества, «кухня»,
и, думаю, это мало кому интересно…
БДМ:
Почему же? Интересно.
Не знаю. Мне — не очень. И слишком
интимно, как сеанс у психоаналитика.
БДМ:
Чего больше в ваших байках —
вымысла или документальных на-
блюдений за реальными людьми?
Конечно, это творчество, всё это
придумано, это, в общем-то, иллю-
зия документальности, а на самом
деле — вымысел. Толчком может
быть подслушанный разговор, какая-
то жизненная ситуация. Но если
кому-то кажется, будто это реальные
истории из жизни, — это, конечно,
заблуждение.
БДМ:
На этот счёт заблуждаются
очень многие. Образы настолько
колоритные и живые, что не верится,
что их не существует. Были же про-
образы ваших героев?
Эти прообразы — они повсюду.
Идёшь по улице и слышишь живую
русскую речь. Как Бродский, уже
уехав из страны, сетовал: мол, в Ле-
нинграде язык нёсся из каждой под-
воротни.
БДМ:
У вас есть совершенно уникаль-
ный персонаж — мама, вроде бы
наивная, но вместе с тем саркастиче-
ская, подчас излишне с вами стро-
гая. Вы описываете свою настоящую
маму?
Это всё литературная «кухня». Я про-
тив того, чтобыраскрывать механизмы
спецэффектов в кино. Зачем расска-
зывать, как это делается? Чтобы убить
интерес зрителя? Нет уж, пусть будет
тайна. А мама существует, вон она хо-
дит. Такая мама-звезда — благодаря
мне. У меня ещё бабушка была, и па-
паша был, и бабушкина сестра была:
и все они постоянно обменивались
колкими репликами, остротами. Такая
вот у меня была «семейка Адамс».
Диалоги, конечно, не бывают
такими искромётными в реальной
жизни. Я порой, конечно, могу и по-
троллить своих персонажей, но всё
же чаще их жалею. Но когда пишешь,
рука сама бежит по клавиатуре, пре-
образовывая реальность: тут на-
чинают действовать свои законы.
Когда меня спрашивают, как это де-
лается, — я не могу ничего ответить.
И вообще склоняюсь к тому, что это-
му невозможно научиться.
С другой стороны, у Чака Пала-
ника есть какие-то важные советы,
прикладные и точные: как надо, как
прямая речь должна стать косвенной
и т.д. И я, читая всё это, восхища-
юсь его умением точно и прицельно
учить писать, но потом ничего не
могу вспомнить...
Беседовал
Алекс ГРОМОВ
Когда пишешь
, рука сама бежит
по клавиатуре,
преобразовывая
реальность
: тут начинают
действовать свои
законы
…
И этому
невозможно
научиться
84
БАНКИ И ДЕЛОВОЙ МИР
АПРЕЛЬ 2016
КАЧЕСТВО ЖИЗНИ:
ГЕОГРАФИЯ ДУШИ