БДМ:
Давайте ещё чуть в сторону —
о российской элите. О том, что
необходима её национализация,
мы заговорили в 2012-м. Но особых
подвижек пока не заметно. Насколько
применимы к ней все те черты и проб-
лемы, которые характерны для элиты
глобальной?
Мы очень любим подчёркивать свою
особость, но по всем направлениям
наша элита включена в те же процес-
сы, что и западная. А значит, и отвечать
ей предстоит на тот же круг вопросов.
Начну, однако, со специфики. Парадокс
русской элиты замечательно раскрыл-
ся в недавних выборах. За исключени-
ем парочки совсем уж оппозиционных
партий, все остальные начинали своё
представление в дебатах с того, что
они — вместе с президентом. И в этом
суть. Если бы не было у нас Владимира
Владимировича, то к нашим депутатам,
министрам, губернаторами чиновникам
относились бы точно так же, как евро-
пейцы к Брюсселю, а американцы к ва-
шингтонскиминсайдерам. Одна история
с полковником, у которого дома нашли
бюджет целого региона, чего стоит.
Но у нас есть Путин, и он воспри-
нимается — как один из нас. По пове-
дению, манере общения, привычкам.
Его откровение о полученном на ленин-
градских улицах уроке — «если драка
неизбежна, то бить надо первым» —
две трети населения восприняли одно-
значно: может, сам я на такое и не спо-
собен, но поступать надо именно так.
Путинская харизма легитимирует нашу
элиту: и тех, кто достоин этого высоко-
го звания, и тех, кого на версту нельзя
к нему допускать. Во многом, безуслов-
но, ещё и потому, что сам Путин тогда,
в 2012-м, свой выбор сделал: отверг
космополитическое меньшинство, вы-
шедшее на улицы, и встал на сторону
национального большинства.
С точки зрения сохранения поли-
тической стабильности это — благо.
Хотя вряд ли систему, которая замыка-
ется на одном человеке, можно считать
устойчивой. Ясной перспективы буду-
щего нет. За последние 30 лет мы пере-
пробовали разные модели развития,
и ни одна не сработала. Нужна новая.
А все дискуссии на эту тему перемалы-
вают аргументацию последних лет Со-
ветского Союза и новой России — ли-
бералы или дирижисты, суверенитет
или кооперация. Но ведь не только
мы — мир пришёл к выводу, что в этих
бинарных оппозициях искать нечего,
нужны сложные подходы.
БДМ:
И где же эта заветная спаситель-
ная идея?
Когда потенциал биполярной модели
второй половины ХХ века оказался вы-
работанным, на смену, по логике вещей,
должна была прийти конвергенция:
противостояние — исчезнуть, а досто-
инства двух систем — интегрировать-
ся в новую модель. Иными словами,
двигавший до тех пор развитие разде-
лительный союз «или» нужно было за-
менить соединительным «и» — чтобы
опереться на кумулятивный эффект.
Но ничего этого не произошло. Россия
была слишком слаба, чтобы определять
повестку дня, а Запад пребывал в эйфо-
рии победы в холодной войне.
БДМ:
Как приятно встретить едино-
мышленника. Когда-то очень давно
я придумал афоризм: как только
россияне перестанут так любить союз
«или», который они тычут куда ни
попадя, и хотя бы в половине случаев
будут использовать союз «и» —
мы станем самой процветающей
нацией. Должен, правда, признать,
что мою гордость этим открытием
мало кто разделял…
Между тем Россия как минимум 250 лет
формально руководствовалась этим
принципом. Я имею в виду наш герб,
в котором одна голова смотрит на вос-
ток, а другаяна запад, а точнее—нескон-
чаемые споры между славянофилами
и западниками. Проходили они главным
образом в литературно-философской
среде и внешне выглядели бесплод-
ными. Да зачастую и были. Но всё же
сложный баланс, судя по всему, отра-
жал двойственный характер российско-
го общества и государства. В 1991 году
произошло противоестественное: одна
сторона (условные западники) и поли-
тически, и интеллектуально победила.
Сейчас мы имеем плоды этой победы,
которые не удовлетворяют никого, в том
числе и тех, кто верит в западный путь
развития.
БДМ:
Жаль, что именно тупик урав-
нял нас с Западом. И как же, на ваш
взгляд, будут развиваться события
в ближайшей перспективе?
Если называть вещи своими именами,
то, оказавшись четверть века назад
в роли победителя, коллективный За-
пад ни о каком новом мироустройстве
и думать не собирался. Имелось в виду,
что западные институты удастся, как
капюшон, натянуть на весь остальной
мир. А когда стало проясняться, что за-
тея не удалась, было уже поздно — от-
пущенное на переустройство спокой-
ное время закончилось, и мир пришёл
в движение. Главный вывод, который из
этого следует, — всё сейчас будет про-
исходить очень быстро. И это сжатие
времени мы уже физически ощущаем.
Именно поэтому такую весомость при-
обрели выборы в СоединённыхШтатах:
в ближайшие четыре года здесь будут
принимать принципиальные решения,
и очень важно, насколько они будут
адекватны сегодняшнему миру.
За последние годы он радикально
изменился. Общая ситуация сейчас ха-
рактеризуется глубокой разновектор-
ностьюинтересов, идоминирующим, на
мой взгляд, становится тренд на фраг-
ментацию. Это не значит, что мир раз-
валится на части, — и экономическая,
и технологическая взаимозависимость
никуда не денется. Но форма глоба-
лизации изменится. Вероятно форми-
рование крупных блоковых структур
и развитие взаимодействия как между
ними, так и внутри них. На каких прин-
ципах всё будет выстраиваться, сказать
пока трудно — в этом, собственно,
и состоит главный вопрос. Бесспорно,
однако, что время универсальной гло-
бализации с едиными политическими,
экономическими и правовыми стан-
дартами, диктуемыми из Вашингтона
и Нью-Йорка, завершается.
Беседовал
Виталий КОВАЛЕНКО
10
БАНКИ И ДЕЛОВОЙ МИР
ОКТЯБРЬ 2016
ПОЗИЦИЯ