Упрощенная HTML-версия
принимать, нужно быть частью гло-
бальных механизмов.
Но отсюда же и главное противо-
речие: по факту глобальные элиты уже
там, в «светлом будущем», а легитим-
ность они могут получить — только
в национальных границах. И, призывая
вернуть прошлое благополучие, Трамп
по существу бьёт в их самое уязвимое
место — требует вернуться в нацио-
нальный статус. Кстати, уязвимость
эту ещё лет 10 назад сформулировал
гарвардский профессор Дани Родрик:
парадокс глобализации в том, что не-
возможно сочетать три вещи — сувере-
нитет, участие в глобальной экономике
и демократию. Нынешние выборы как
раз и показывают, как демократия, воле-
изъявление вынуждают пересматривать
стратегию: нужно ли Америке дальней-
шее глобальное расширение, или не-
которое сжатие будет более эффектив-
ным? Одновременно встаёт и проблема
суверенитета, неотъемлемой частью
которого является национальная элита.
БДМ:
Но слабость в данном случае
не что иное, как оборотная сторона
главной силы глобальной элиты —
её потенциала в сфере мирового
переустройства. И она очень даже
умело им пользуется: проект двух
трансокеанских партнёрств, который
запустили Штаты, способен стать
экономическими клещами, что зажмут
мир похлеще любого тоталитарного
режима. Вы думаете, элиты упустят
такую возможность?
То, что начал делать Обама, в первую
очередь означает отказ от универсаль-
ности и всеобщности либеральной
модели глобализации. Проект одно-
значно (и об этом сказано вслух) на-
правлен против Китая, а значит, ам-
биции больше не распространяются
на управление всем миром. Речь идёт
о фиксации контроля лишь над дву-
мя зонами, правда огромными, — их
суммарный потенциал превысит, оче-
видно, 40% мировой торговли. Для
остальных стран не оставляется выбо-
ра — либо принимать условия, сфор-
мулированные без них, либо оказать-
ся в непонятной периферийной зоне.
И если бы осознание невозможности
контролировать весь мир пришло хотя
бы лет пять назад, проект скорее всего
был бы реализован. Но сейчас ситуа-
ция принципиально изменилась. Та же
избирательная кампания в США пока-
зывает, что население всё меньше хочет
слышать о торговых соглашениях.
Помимо утраты универсальности,
модель глобализации получила ещё
одну пробоину — закачалась уверен-
ность в гарантиях безопасности. Когда
Обаму стали обзывать слабаком в 2013
году, то речь, разумеется, шла не о Си-
рии и Асаде. Проблема на самом деле
проявилась в том, что возникшую тогда
коллизию (невыполнение заявленных
намерений) стали примерять к себе
страны Азии и Тихоокеанского регио-
на, задаваясь естественным вопросом:
а не поступят ли США так же по отно-
шению и к ним, если возникнет нужда
(например, Китай будет ещё более на-
порист)? А окончательно это аукнулось
в Прибалтике, где бездумным расши-
рением на Восток НАТО загнало себя
в ловушку: при военной проработке за-
дачи безопасности в регионе оказалось,
что она не имеет решения, поскольку
невозможно защитить, как выразился
соратник Трампа Гингрич, «пригороды
Петербурга» (он так назвал Эстонию),
где у русских заведомое преимущество.
Правда, Европа, в своём нынешнем
разобранном состоянии, по-прежнему
тяготеет к Америке. Прежде всего, по-
тому, что боится вовсе остаться без
патрона: самостоятельную геополи-
тическую роль ей обрести не удалось,
а теперь уже и амбиции иссякли.
БДМ:
Да и привыкли европейцы безбед-
но жить под «зонтиком» НАТО. Денег
на собственную армию потребуется
ой как немало, а в сегодняшних усло-
виях — как их наскрести?
Это во-первых. А во-вторых, если вдруг
и начнут вооружаться, то сразу возник-
нет вопрос: а против кого? Не друг ли
против друга? Наконец, третий суще-
ственный момент: укрепление пози-
ций ЕС неизбежно приведёт к резкому
усилению Германии, чего в Европе ни-
кто не хочет. Включая самих немцев,
для которых критически важно сохра-
нить внешнего патрона — чтобы мож-
но было перекладывать на него ответ-
ственность за принимаемые решения.
БДМ:
К этой ситуации я бы добавил ещё
один фактор: резкое падение эффек-
тивности мягкой силы. В программе
либеральной глобализации ей отво-
дилась чуть ли не решающая роль,
а теперь она забуксовала.
В чём причина?
Это очень интересный феномен,
который можно отнести к одному из
маркеров прожитого после холодной
войны периода. Практика показала,
что это действительно очень мощный
инструмент, но — когда не нужна жёст-
кая сила. То есть когда нет сильных со-
перников. И в последние четверть века
мягкая сила творила чудеса: практиче-
ски бескровно меняла режимы, созда-
вала благоприятные условия для круп-
ного бизнеса.
Но вот что важно: Джозеф Най, ко-
торый, собственно, и ввёл это понятие,
рассматривал его как вполне конкрет-
ный инструмент политики США в но-
вых условиях. И неслучайно назвал
силой. Все составляющие, которые он
описал как мягкую силу — культурное
сотрудничество, неполитические кон-
такты, экономическая помощь — были
всегда. Но в международных отноше-
ниях сила —базовое понятие. Имного-
вековая история показывает, что когда
эти отношения доходят до критиче-
ского состояния, то в ход идут любые
форматы силы, которыми противники
располагают. Что мы сейчас и наблю-
даем. Американцы применяют мягкую
силу, а русские в ответ свою, жёсткую.
Но тоже силу.
Второй существенный момент:
мягкая сила предполагает, что стране
предлагается безусловно эффективная
модель, от которой она не может отка-
заться. Так и было ещё пять–семь лет
назад. Но что осталось сегодня от этой
модели? Что реально Европа может
предложить Украине? Немного денег
и бесконечные мантры о европейских
ценностях, которые в самой Европе
переживают явный кризис?
ОКТЯБРЬ 2016
БАНКИ И ДЕЛОВОЙ МИР
9
ПОЗИЦИЯ