Почему Европа не любит Евразию A− A= A+

27 июня три бывшие советские республики — Украина, Молдавия и Грузия — подписали договоры об ассоциации с Европейским союзом. Сам по себе этот факт можно было бы отнести к категории рядовых: Турция уже десятки лет благополучно живёт с аналогичным договором и нисколько не приблизилась от этого к реальному вступлению в Евросоюз. Значимость, а точнее многозначность, событию придал прожитый с прошлого лета год. Впервые перед одной из постсоветских стран вопрос был поставлен так жёстко и бескомпромиссно: или Украина вступает в ЕС, или отходит к Евразийскому экономическому союзу. И когда в ноябре Янукович попросил ещё полгода на обдумывание, его просто выкинули из президентского кресла, а на юго-востоке страны вспыхнула гражданская война.

В чём причина такого накала страстей? Поразмышлять об этом мы попросили Владимира ЛЕПЕХИНА, генерального директора института ЕврАзЭС.

Причина в глобализации. Зарождалась она ещё в условиях биполярного мира, и когда Советский Союз рухнул, Западу достались от него огромные активы, прежде всего в Восточной и Центральной Европе. На их интеграцию ушло два десятка лет и триллион евро. Этот триллион, кстати, вошедшим в Евросоюз странам ещё предстоит вернуть своим «благодетелям», поскольку деньги под их модернизацию выделяли в форме кредитов. Но в основном задача решена, и теперь время дошло до постсоветского пространства.

БДМ: Надо, наверное, добавить к этому ещё и мировой кризис. А он, вопреки заклинаниям, всё ещё не закончился…

Разумеется. Кризис низверг с пьедестала важнейшие постулаты глобализации: веру в эффективность англосаксонской модели финансового капитализма и устойчивость монополярного мира. Но дело кризиса — поставить вопросы. А отвечать на них — людям.

Беда, однако, в том, что западный мир, который несколько десятков лет выступал драйвером процесса, никак не может освободиться от высокомерия и убеждённости в собственной непогрешимости. Ну как же, мы — цивилизованные, передовые, продвинутые, и никаких альтернатив нам по определению быть не может. Да, было время, когда миром правили две сверхдержавы, но теперь-то осталась только одна! В этом новом однополярном мире второй уровень игроков составляют страны, сумевшие создать устойчивые объединения — то есть Евросоюз. С Китаем, конечно, тоже приходится считаться, но цех — он и есть цех, пусть и всемирный. Остальные страны оптом сваливаются в категорию периферийных, чья участь — подстраиваться в кильватер к тем, кому дозволено вести свою игру на глобальном рынке.

Я неоднократно сталкивался с этой бескомпромиссной логикой Запада, когда интеллигентные люди в профессорском или высоком чиновничьем звании совершенно искренне удивлялись: «Ну о чём вы говорите? Россия — это пятая часть экономики Европы и десятая, если сравнивать с Китаем. У вас нет альтернатив: либо идёте под нас, либо — под Китай».

Вполне закономерно, что в возникающем Евразийском экономическом союзе объединённая Европа увидела для себя угрозу, способную подорвать основы такого комфортного глобального мира. И на уровне защитных инстинктов спешно объявила войну, обвинив ЕврАзЭС в возрождении Советского Союза, Российской империи и прочих нелепостях. Весь ход событий вокруг Украины свидетельствует, что инициаторы конфликта действовали чисто рефлекторно. Им пришлось на ходу менять сценарий и досрочно вводить в бой националистические силы, которые готовились очень давно и должны были сыграть лишь в 2015-м — чтобы по-бюргерски добропорядочно и, естественно, демократично, в ходе очередных выборов привести к власти нужных людей.

Всё, однако, пошло наперекосяк. Гражданское неповиновение пришлось подавлять грубой силой и откровенным физическим запугиванием. Но это только подлило масла в огонь — вспыхнула гражданская война. Итог же и вовсе печален: на передовом рубеже европейской цивилизации происходит строительство мононационального нацистского государства. С одобрения и при прямом участии Европы.

БДМ: Не уверен, что все шишки нужно валить на старушку Европу. Проект-то «из-за речки». И его авторы — чтобы потом, когда дойдёт до дивидендов, не пришлось доказывать своё право на их львиную часть, — уже поторопились объявить, что вложили 5 миллиардов долларов в «украинизацию» Украины. Да и сейчас они жёстко контролируют не только каждый шаг своих ставленников в Киеве, но и союзников-европейцев держат на коротком поводке.

Это правда. Но, во-первых, американцы — это часть западноевропейской цивилизации, и нынешнюю модель глобального мира они выстраивали вместе с европейцами в полном согласии и взаимопонимании. Другое дело, что кризис вскрыл её экономическую несостоятельность, а теперь становится очевидной и невозможность политической стабильности в условиях монополярного мира. Причём наступает это прозрение не только в результате череды провалов в далёких периферийных государствах, но и в самой Европе, всё ещё мнящей себя пупом земли. События на Украине пошли вразрез с коренными интересами европейских стран, а их лидеров не подпускают к штурвалу и часто, не выбирая слов, откровенно посылают куда подальше. Это не просто утрата суверенитета, это публичное унижение европейской элиты, которое происходит на глазах всего мира и — что особенно важно — на глазах её же избирателей.

БДМ: А зачем было вообще лезть на Украину? Ну, ушла бы она в Евразийский союз, стал бы он на 45 миллионов человек больше. Всё равно несопоставимо с Европой, не говоря уже об экономическом и технологическом потенциале…

Вот-вот, это и есть классический пример русской ментальности — в вашем варианте решения полностью отсутствует захватнический интерес. И это один из краеугольных принципов, на которых строится Евразийский союз. В отличие от Евросоюза, модель которого прежде всего определяют мотивации, связанные с расширением и захватом рынков, с пирамидой исключительности и превосходства. И эти ценности отнюдь не новы. В них проявляется цивилизационная сущность Западной Европы, которая складывалась веками.

У Макса Вебера есть замечательная формула: «капитализм есть следствие протестантизма». В ней нужно лишь поменять местами причину со следствием, и мы получим исходную точку развития западного мировоззрения. Почему капитализм начал своё восхождение в Средиземноморье? Именно здесь началось первое глобальное разделение труда на труд производящий и труд торгово-финансовый. До этого, когда кочевник встречался с земледельцем и обменивал барана на пять мешков ржи, торговли — как надстроечной отрасли — ещё не возникало. Потому что не было никакой маржи: две стоимости обменивались в полном соответствии с их эквивалентом — ценой вложенного труда. И только когда возникли посредники-профессионалы, которые добирались в дальние страны и там получали за пять мешков зерна пять баранов, а приплыв домой, обменивали каждого на 10 мешков, — только тогда cформировалась торговля как особая, сверхдоходная отрасль и были изобретены ссудный процент и иные способы извлечения прибыли из воздуха.

Капитализм формировался не внутри национальных государств, а на основе международного разделения труда. К XVIII веку он в основном сложился — с промышленностью, профессиональной торговлей и банковским капиталом — дав мощный импульс становлению колониальных империй. И особому мышлению, которое наглядно проявилось в специфическом характере взаимоотношения метрополий и их заморских территорий.

В России же ещё в XVIII веке население практически полностью состояло из крестьян. Их жизненный уклад был самодостаточным и не требовал захвата и подчинения чужих территорий. Отсюда ненасильственная природа нашего менталитета. Хотя славянофилы связывали это прежде всего со спецификой православия и «особым генетическим кодом славян». Но суть не в этом. Даже империи в России складывались по-особому, и принцип ненасильственности и оборонительности — нам чужой земли не надо, но и своей ни пяди не отдадим — сохраняется поныне.

Я как-то провёл деловую игру на Домбае с молодыми мусульманами, примерно десяти разных национальностей, и предложил им задачку: у вас есть возможность образовать исламский халифат, а загвоздка только в одном — где расположить столицу. Больше часа они спорили, решая, под кого идти: под турок, под казахов, под татар, под узбеков… А сошлись в едином решении — быть в составе России лучше. Все доводы перевесил русский патернализм.

БДМ: Странная получается картина: всем идти назад. Запад в попытках любыми способами сохранить монополярный мир откатывается до откровенного средневековья. И даже дальше, поскольку в триаде «США — Европа — Украина» попирается незыблемый принцип средневековой стабильности: вассал моего вассала — не мой вассал. ЕврАзЭС пока не очень себя проявил, и велика, как мне кажется, вероятность, что всё может перевесить память о не таком уж давнем и не самом плохом русском патернализме. А двигаться-то куда?

Тренды сегодня задаёт глобальный мир. Его нынешняя модель убедительно доказала всем (а сегодня сюда можно смело включать и Европу), что выборов перед каждым государством только два: либо сохранять национальный суверенитет, либо переходить в категорию периферийных, а по сути — колониальных стран. Это главный вызов времени, порождающий центры влияния и многополюсность, на основе которых и сформируется многополярный мир.

Эти тенденции нам хорошо понятны на примере России. Что требуется, чтобы жила страна родная с точки зрения её естественных интересов развития? Прежде всего — сохранить наши традиционные рынки, цивилизационную идентичность, экономический, военный и политический суверенитет. Но чтобы решать эти задачи на современном уровне, наш экономический потенциал, да и просто численность явно недостаточны. Поэтому мы стремимся к объединению. И у других постсоветских стран такого же рода мотивации. Они-то и толкают многих к Евразийскому союзу.

БДМ: Но на таких же точно посылах строилось и объединение Европы. Благополучие, однако, оказалось недолгим, а главное — объединение не уберегло европейские страны от утраты суверенитета, в результате навязывания им жёсткой вассальной зависимости, что и демонстрирует сегодня всему миру их старший партнёр.

Принципы доминирования и деления стран-участников на «старших» и «младших» изначально были заложены внутри европейской модели. И когда мир стал монополярным, и при этом сохранился военно-политический блок НАТО, старшему партнёру было очень несложно выстроить с объединённой Европой вассальные отношения. А «пятой колонной» для него стали младоевропейцы и бюрократия ЕС.

Модель Евразийского союза принципиально отличается от европейской. Прежде всего тем, что основывается на признании суверенитета участников, их национальных интересов и в ней полностью отсутствует, как я уже говорил, мотивация к подчинению чужих земель. Высший экономический совет ЕврАзЭС состоит из президентов стран, которые абсолютно равны, поскольку действуют на основе консенсуса. Естественно, чиновничья бюрократия тоже существует и делает своё важное и нужное дело, но с точки зрения принятия решений она — ничто. В отличие от Евросоюза, где бюрократия — самодостаточная система с теневым центром власти.

Все эти качества естественным образом формируют главное достоинство евразийской модели межгосударственного объединения — возможность организовать взаимодействие участников не на основе пирамиды подчинения, а по сетевому принципу: когда и мотор, и колесо, и каждая шестерёнка одинаково важны, потому что без них машина не поедет. Такого в истории ещё не было — развивалась она исключительно под знаком насилия, и слабый всегда подчинялся сильному. В этом главная трудность для нас — поднимать приходится непаханую целину, и есть смертельная угроза для тех, кто пытается выйти из кризиса с однополярным миром: как только новая модель межгосударственных объединений заработает и станет очевидной её эффективность, так сразу же начнётся кристаллизация многополярной структуры мирового устройства.

БДМ: А линия фронта проходит через Украину. Вы тоже считаете, что Россия без неё становится обычной региональной страной, а вместе — сверхдержавой?

Я не согласен с самим подходом и критериями. Они из вчерашнего дня. Мы не возвращаем империю, мы создаём нечто принципиально новое, когда на первый план выходит выстраивание партнёрских отношений — по-настоящему взаимовыгодных, учитывающих интересы и особенности каждого. Безусловно, Украина — большая страна, с сильным сельским хозяйством, серьёзной промышленностью, связанной к тому же кооперацией с предприятиями других участников проекта. Её вхождение существенно изменило бы расстановку сил. Но суть сейчас не столько в количестве, сколько в качестве. На Украине сосредоточена важная часть русского мира, миллионы образованных, квалифицированных людей, для которых, например, справедливость — не просто слово, а элемент нашего цивилизационного кода. Конечно же, их недостаёт.

БДМ: Но пока Евразийский союз это три страны: Россия, Казахстан и Белоруссия. На подходе ещё две — Армения и Киргизия. Насколько способны они дополнить друг друга, сформировать свои экономики таким образом, чтобы они не конкурировали, а порождали импульсы взаимного развития?

Модель в основном сложилась, и она работает. Во-первых, произошло расширение рынка для всех экономических субъектов. Во-вторых, оптимизируются связи — транспорт, энергетика, производственная кооперация, рабочая сила. А это — прямое снижение издержек, рост эффективности, а значит, и конкурентоспособности. В-третьих, стали легче подниматься крупные проекты. В Казахстане, например, открыли месторождение, где сосредоточена четверть мировых запасов урана. Сразу же возник интерес у России, и не только с точки зрения соинвестора, но и как уже сложившегося канала сбыта — через партнёрские связи со странами, где строятся и уже работают российские АЭС.

БДМ: Иными словами, мы опять-таки сваливаемся в сырьевой сектор…

Ну и что? Злом его называют от зависти — те, у кого нет собственных ресурсов. А если мы контролируем транзит и обеспечиваем переработку сырья на своей территории, если постоянно снижаем издержки — то есть внедряем современные технологии и принципы организации производства, тогда зло превращается в национальное благо.

Хотя доля правды в таком упрёке, безусловно, есть. Но она не в том, чтобы закрывать сырьевой сектор, а в современных технологиях и принципах организации. Экономики стран, входящих в Евразийский союз, объективно нуждаются в мощном модернизационном рывке. А он пока не получается, потому что много сил уходит на борьбу с внешними угрозами и собственными искушениями.

БДМ: Нужда эта уже настолько всех достала, что никого, полагаю, не надо агитировать. И если всё равно не получается, значит, есть тому причины. В чём они, на ваш взгляд?

В отсутствии сильного драйвера роста. Весь мир, в том числе и наше руководство, считают, что основным источником роста может быть только частный капитал. Но в России этот фактор не работает. Мотивация новорусских элит, которые вдруг одномоментно стали собственниками огромных активов, грубо говоря, сводится к одному желанию: не трогайте нас, не мешайте всё это переваривать и извлекать законный кайф. Наступательности и тем более эффективной идеологии ждать от них бессмысленно.

В связи с этим в руководстве вспомнили о втором драйвере — государстве, которое не только должно быть замотивировано на увеличение ВВП, но может ещё и опереться на инвестиционный механизм. Но только в Казахстане удалось обеспечить баланс между частной инициативой и государством — прежде всего в сфере целеполагания. В результате здесь быстрее, чем в двух других странах развиваются экономика, право и предпринимательство. Ещё в 2010 году принята программа индустриального развития, и сейчас под неё идёт осмысленная подготовка кадров. Беда, однако, в том, что рывок Казахстану не так уж и нужен. Он уже нашёл свою модель: экономики России и Казахстана взаимно дополняют друг друга и находятся в комплементарном режиме.

Если кому и нужен рывок, так это — белорусам. Им пока не удалось найти своё место в Евразийском союзе, а стало быть, и свою модель развития. По существу, всё сводится к тому, чтобы увеличивать поток своих продуктов на российский рынок. Но тем самым они наращивают и свою зависимость от России. Более того, стало усиливаться и напряжение внутри. Белоруссия — единственная на постсоветском пространстве — сумела сохранить и сельское хозяйство, и машиностроение, и промышленность. Но сейчас в результате оптимизации, которую запустило участие в Евразийском союзе, страна стала утрачивать свой главный капитал — квалифицированные кадры. Правда, одновременно возникла и небывалая прежде возможность: экономические границы Белоруссии, благодаря ЕврАзЭС, раздвинулись вплоть до Юго-Восточной Азии — огромного рынка сбыта. Если грамотно провести радикальную модернизацию национальной экономики, то через несколько лет мы получим нового «дракона».

Такого благоприятного стечения необходимости, возможностей и условий нет сегодня ни у одной страны Европы. Особенно если учесть, что российские капиталы охотно примут участие в такого рода инвестиционных проектах, а реальный статус белорусского государства-лидера позволяет гарантированно провести не «чубайсовскую» приватизацию, а солидарную — переупаковав свою экономику через акционирование с участием граждан и государства и последующим гражданско-государственным контролем над модернизацией. А в качестве бесплатного бонуса весь Евразийский экономический союз мог бы получить прекрасный пример того, как расширение общего пространства может трансформироваться в реальное укрепление национального суверенитета.

Но увы… Белорусы — прекрасные тактики и никогда не упустят свой интерес на короткой дистанции, а вот со стратегией у них не очень-то получается.

БДМ: Надеюсь, что не только мы с вами способны понять эту логику развития. Но вот что мне показалось странным: в нашем разговоре как-то совсем потерялась Россия. Это что — умышленно?

Отчасти да. О России коротко не скажешь. Но вы правы: нужно непременно отметить, что в евразийском проекте Россия не рвётся в лидеры. И это исключительно важно, особенно на начальном этапе — чтобы ростки новых межгосударственных отношений проросли и укрепились. Есть, однако, регион, про который тоже нельзя хотя бы несколько слов не сказать.

БДМ: Неужели про Крым?

А вы как догадались?

БДМ: Ну, это не сложно. Раз мы речь ведём о модернизационном рывке, то никак не обойтись без пассионарности. А в Крыму её столько, что на десятерых хватит. Все мы хорошо помним, как сдетонировало возвращение Крыма на всю Россию.

Согласен. И потому, в частности, что никому ещё не удавалось совершить модернизационный рывок руками одних только правительств и элиты. Тут требуется драйвер помощнее — включение народных масс. Примеров тому множество, причём в разных странах: от США времён Рузвельта до Тайваня и Южной Кореи. И это-то многих пугает. Потому что самый простой способ организовать массы — построить их в колонны. Но сегодня это невозможно, а главное — для модернизационного проекта не нужны люди, только и пригодные к тому, чтобы исполнять команды. А как «строить» образованных, обладающих собственным мнением граждан, российские элиты пока не знают. Значит, нужны пилотные проекты. И отрабатывать их желательно на ограниченном пространстве — чтобы можно было легко включать «ручное управление», исправлять просчёты и вносить коррективы. Крым для этого идеально подходит и вполне может перехватить эстафету у Кашинской электростанции, работавшей на торфе. Помните? С неё разворачивался план ГОЭЛРО, который затем органично перерос в самый грандиозный российский проект индустриализации страны.

Беседовал Виталий КОВАЛЕНКО