Виктор Ивантер: Не надо придумывать для экономики будущее A− A= A+

Наша встреча с академиком Виктором Ивантером, директором Института народнохозяйственного прогнозирования РАН пришлась на 10 ноября, и разговор, естественно, сразу зашёл о выборах в США. Как водится, Виктор Викторович тотчас уточнил, что он не политик, и судить может лишь в общих чертах. Но суть, по его словам, заключается в том, что американцы четверть века назад решили, будто бы они победили в «холодной войне». Мы же себя побеждёнными не считаем: как и из Первой мировой, мы просто вышли из этой войны — без аннексий и контрибуций. И из этого различия в понимании одного и того же события проистекло много неприятностей, в том числе — и в отношениях между двумя странами. Очевидным это стало ещё до выборов, и теперь, похоже, пойдёт процесс сближения позиций, поскольку у реальности может быть только одно лицо.

Переходя к нашей внутренней реальности, я спросил: а чем ещё хорошим может запомниться уходящий 2016 год?

 

Главным событием, безусловно, стал прорыв агропромышленного комплекса. И дело даже не в первом месте, которое страна заняла по производству зерна. За четыре года у нас поставки мяса птицы выросли на 43%, свинины — на 25% и баранины — на 10%. И если бы тогда меня спросили: возможно ли такое, я бы не поверил. Но и сейчас, думаю, мы всё ещё не осознали, что сумели не только решить проблему продовольственной безопасности, но и преодолеть последствия коллективизации.

 

БДМ: Но царская Россия тоже экспортировала зерно, а Госбанк Российской империи его скупал и даже строил элеваторы, чтобы хранить в них «золотой запас».

Это правда. Как и то, что значительная часть населения жила тогда впроголодь, а в засуху вымирали целые волости. Мы же сегодня и своих людей накормили, и продукты начинаем экспортировать. То есть не только оставили навсегда в истории уровень 1913-го, но и справились с проблемой, которую так и не удалось решить советской власти. Это —  безусловная победа.

Вот только вывод из неё на государственном уровне делают интересный: мы теперь не нефть будем поставлять на экспорт, а зерно. Потому, видите ли, что «они» продают товары с высокой добавленной стоимостью. Но выбор между нефтью и зерном — это очевидная глупость. Люди просто не хотят и не умеют считать. Даже если баррель стоит 40 долларов, издержки-то всё равно не больше 20-ти, а значит рентабельность — 100%! Много ли найдется бизнесов, способных конкурировать? Да и добывающие отрасли давно уже стали высокотехнологичными. Конечно, есть ещё и волатильность цен. Но чем это хуже волатильности спроса, который в том же автомобилестроении принимает подчас характер обвального обрушения?

 

БДМ: Вот, уже теплее, знакомо повеяло сегодняшним днём. А то, знаете ли, как-то не очень пишутся победы в нашу нынешнюю реальность.

И напрасно. Я бы даже сказал — вредно. Да, мы прошли период спада и в этом году, по всей видимости, выйдем лишь «в ноль». Никого, разумеется, такая ситуация не может радовать. Но почему мы не видим, что у нас уже сложились как минимум четыре полноценные отрасли, которые и в этот кризис доказали свою успешность? Они разные, и утверждались тоже по-разному. Агропромышленному сектору и оборонке потребовался патерналистский подход государства: в одном случае сработала компенсация процентной ставки по кредитам, в другом — гарантированный госзаказ и прямые инвестиции. Однако металлургия и химия вставали на ноги самостоятельно, в результате рыночного инвестирования. Что не помешало им занять устойчивое место в международном разделении труда и доказать свою конкурентоспособность.

А вдобавок к этому у нас есть ещё и целый ряд успешных регионов. Белгород, Татарстан, Калуга, Кузбасс — их число прирастает. Они тоже разные, каждый поднимался по-своему, но совершенно точно — никакие марсиане им не помогали. А результат налицо: всем этим регионам в последние годы жилось легче, чем остальным. И это даёт мне право высказать ещё одно парадоксальное суждение.

Я всю жизнь профессионально занимаюсь экономикой, хорошо знаю плановую систему, и могу с полным основанием утверждать, что Россия уже давно живёт в рынке. Мы переняли у Запада основные принципы и механизмы, освоили их — и уже накопили собственный рыночный опыт. И в сегодняшних условиях особое значение приобретает опыт успешный, выдержавший полноценное испытание кризисом. С одной стороны, он демонстрирует эффективность использования рыночных инструментов, а с другой, вбирает в себя национальную специфику, наши традиции и культурные особенности.

 

БДМ: И что же теперь с этим опытом делать?

Тиражировать. Осмысливать лучшие рыночные практики, структурировать условия и механизмы, на которые они опираются, и превращать эти новые знания, умения и взаимосвязи в достояние многих. Под такую задачу не грех даже в сегодняшнем бюджете найти деньги, разработать специальную программу и целенаправленно помогать людям — осваивать наши собственные достижения. Они, кстати, гораздо понятнее, а значит, и воспроизвести их на практике сможет намного больше специалистов, чем это получается у выпускников МВА.

 

БДМ: А что проку? Все, включая президента и премьера, восхищаются сегодня успехами агропромышленного комплекса. И все прекрасно знают: основная причина в том, что не год и не два, а десять(!) лет отрасль могла получать кредиты под 5-8% годовых. Но об этом, как правило, стыдливо умалчивают. Потому что на ближайшие три года всем уготована высокая процентная ставка. И кому тогда нужны ваши распрекрасные знания и умения?

Я бы добавил, что аграриям помогли ещё и «антисанкции». Их эффект, однако, не в том, что плохо стало тем, кто объявил санкции: как показывают наши исследования, все нашли новые рынки, кроме, может, поляков, заложивших под россиян огромные яблоневые сады. Истинная сила «антисанкций» в том, что они защитили внутренний рынок, и от этого отечественному производителю стало хорошо.

Но в принципе вы правы: чтобы тиражировать собственный успешный опыт, нужно перво-наперво самим себе признаться, что страна уже многие годы живёт в нормальной рыночной экономике. Да, наш рынок такой, какой есть, у него много недостатков. Но улучшить его можно только в том случае, если подправлять его мы будем осознанно — убирая то, что мешает нашей экономике жить нормально. То есть реформы должны быть продиктованы реальными нуждами. Откуда взялись деньги, банки, биржи? Их что — аналитики придумали? Нет, они выросли из потребностей жизни.

Но мы почему-то решили идти особым путём. И начали перетаскивать к себе западные институты по той лишь причине, что «у них» они есть. А те институты, что есть у нас — корёжить под их мерки. Потому-то и про реальный эффект «антисанкций» мало кто говорит: по их меркам, это плохо. А почему — никто не объясняет. Как-то чиновник, занимающий серьёзный пост, долго меня убеждал, что в нашей экономике велико присутствие государства, и его надо вдвое уменьшить. Но на мой вопрос: «почему не втрое?» — так пояснить и не смог…

Хорошо помню, как возникла эта сектантская вера. Потанин тогда стал вице-премьером и всех увлёк прекрасным «завтра»: надо снизить инфляцию, деньги станут дешёвыми и все начнут инвестировать. Рост тогда образуется сам собой, а управленцам останется лишь спокойно пить свой кофе. Чистейшей воды утопия. Но ведь живёт!

Сегодня объявлено, что главная наша цель — снижение инфляции с пяти до четырёх процентов. То есть, средний рост розничных цен в стране от Магадана до Калининграда, и при этом, на всё — от пива до автомобилей должен упасть на один пункт. Однако я утверждаю: выявить реальные отличия экономики с инфляцией в 4% от нынешней невозможно. А тот, кто берётся это сделать — врёт. Тогда зачем столько усилий и заведомо негативных последствий? Только для того, чтобы приблизиться по этому показателю к развитым странам?

Да, двухзначная инфляция недопустима, и мы это проходили. Но есть и оборотная сторона дела. В развивающихся странах инфляция всегда выше, чем в развитых. И секрет давно раскрыт: все они, помимо задач экономического роста, решают ещё и проблемы структурной перестройки. В реальной жизни обе задачи ложатся на бизнес. Но устроен он до примитивности просто, и когда видит, что цены на его продукцию падают, то не инвестирует даже в простое воспроизводство. А на этапе реструктуризации, в который уже вступила наша экономика, рост цен — жизненно необходим. Это главный механизм, который стимулирует переброску сил, финансовых и материальных ресурсов на новые актуальные направления. Таков закон рынка — первопроходец обязан получить свой бонус. А тех, кто потом подтянется, рынок заставит осадить рост цен.

 

БДМ: Иными словами, нужно теперь срочно отрабатывать назад и стимулировать инфляцию?

Не надо суетиться, делать глупости охотников и так хватает. А двигаться нужно вперёд — к той реальности, которой мы располагаем, и не считать её третьесортной. Здесь, кстати, в уходящем году произошли существенные подвижки: по двум важнейшим позициям мы фактически имеем консенсус. Во-первых, сложилось общее понимание, что стране необходим экономический рост. А вторая точка, в которой все сходятся — инвестиции: в экономику они идти не хотят, и с этим что-то надо делать. Но на первое место, вопреки вашим ожиданиям, я бы поставил не финансовое, а информационное обеспечение.

Общая ситуация, она же — причина — всем понятна: у нас существенно упали доходы, примерно, на 10%. Но это средняя температура по палате. С точки зрения конечного спроса, основной удар пришёлся на низкооплачиваемую группу населения, которая больше половины своих доходов тратит на продукты питания. И я бы сейчас просто добавил им денег. На инфляции это никак не скажется, поскольку добавка уйдёт на покупку отечественных товаров, а толчок спроса — заметный, и через год-полтора доходы в экономике перекрыли бы эти расходы.

Но точно так же неоднородны и инвесторы. Существенная часть нашей реальной экономики представлена крупными компаниями. Они, как правило, интегрированы в мировой рынок, близки к власти и получают информацию из первых рук. А если нужно, то та же Роснефть может заказать независимый прогноз на перспективу. Однако средний и малый бизнес вынуждены пользоваться ориентирами, которые предлагает власть. А она вместо экономических прогнозов занимается экономическими предсказаниями. И результат, как с погодой: на ближайшую неделю ещё можно верить, а всё, что дальше — покрыто мраком: если нефть будет дорожать, то жить будем хорошо, а если дешеветь… Это все и сами понимают.

Экономический прогноз — это некая программа действий отечественного рынка для  получения конкретных результатов при разных раскладах. Тогда бизнес может найти своё место и двигаться дальше, минимизируя свои риски. С коммерческими рисками он научился разбираться, с политическими у нас всё замечательно, а вот с экономическими — беда. И когда власть прогнозирует стагнацию на годы, то надо понимать, что бизнесу остаётся только один вариант — полная консервация и уход в валюту.

 

БДМ: Но для роста — с хорошим прогнозом или плохим, всё равно требуются деньги. Где тот источник, который заместит выпавшие нефтегазовые доходы?

В принципе, он лежит внутри механизма экономического развития. Правда, механизм этот ещё предстоит выстраивать, потому что до последнего времени мы исходили из того, что развитие тоже будем получать по импорту. Считалось, что инвестиции должны быть, главным образом, иностранные, а схема проста: «они» вкладывают свои деньги, а значит и принимают на себя ответственность за качество и реализуемость проекта, для чего, естественно, передают нам современные технологии. Мы же от всех этих хлопот в стороне, и только доход получаем. Красиво, но нереально. Во-первых, решения принимаются под наши же деньги, которые мы храним в их банках. Во-вторых, критические технологии никто из рук не выпускает, что и понятно — мы новейшую военную технику тоже не сразу на рынок выводим. Сейчас, однако, ситуация радикально изменилась — мы безальтернативно должны опираться на собственные силы.

Но для такого рода ситуаций — когда стране трудно, как раз и предусмотрены резервы, сформированные в «тучные» годы. Это около 400 миллиардов долларов, на которые наложено жёсткое табу. Почему? В обычном понимании, сбережения, которые нельзя трогать, это — «гробовые». И, хотя страна помирать не собирается, у государства тоже должна быть такая «заначка» — средства для покрытия критически важного импорта: лекарства, отдельные виды оборудования сырья и комплектующих, которые у нас не производятся. Всего, по нашим подсчётам, «неразменными» должно быть около 120 миллиардов долларов. Тогда — даже ни цента не получая от экспорта нефти, оружия, зерна и прочего — страна сможет продержаться три года.

Оставим, однако, в покое этот спорный момент. У нас сейчас в банковской системе избыток ликвидности, но и эти деньги мы не позволяем тратить. А что произошло? В целях снижения инфляции мы держим высокую ключевую ставку. Но если главный оценщик устанавливает стоимость денег в стране 10%, то никто — ни физическое, ни юридическое лицо — дешевле, чем за 15%, свои деньги никому не отдаст. А в обрабатывающей промышленности, где, собственно, и должно происходить развитие и реструктуризация, нормальная рентабельность — 8-12%. И если какой-либо банк всё же начнёт выдавать кредиты под 10%, его тотчас накажут. Так мы чего хотим: чтобы банки участвовали в экономике, или нет?

 

БДМ: Однако в прошлую встречу ваши оценки и прогнозы были гораздо оптимистичнее. Вы считали, что экономика в этом году выйдет на устойчивый рост, а бизнес, кстати, называл даже цифру в 10%.

Да, говорил. Наши расчёты убедительно это подтверждают. И для меня принципиально важно, что с бизнесом мы в оценках не расходимся.

 

БДМ: Но получается, что мы целый год потеряли?

Это правда. Но — только для экономического роста, а не в целом для разворота к новой экономической политике. И у меня есть своё личное этому объяснение. Власть понимает необходимость перемен, но в ещё большей степени для неё важно сохранение социально-экономической стабильности. Разрешение этого противоречия лежит в политической сфере. Я в этом не специалист, поэтому вникать в детали не стану. Но мне очевидно, что смена экономического курса — серьёзный стресс, а без социально-экономической стабильности вообще никакого экономического роста быть не может. Отсюда, возможно, и пауза, стремление дождаться более благоприятного момента. Но это лишь объяснение, а не утверждение, что так и надо. Если действия не будет, то нарастает угроза, что потенциал роста мы просто проедим. Не физические ресурсы, а прежде всего, потенциал энергии. Да, и времени уже почти не остаётся.

Надо понимать, что социальная стабильность у нас очень хрупкая. Против неё работает разрыв в уровне доходов, а он у нас колоссальный. Есть простой способ: взяли у этих и отдали тем. Но мы хорошо знаем, что это дорога в тупик. Альтернатива — сокращать разрыв через рост доходов. А это возможно только в условиях общего экономического роста. И именно рост должен стать целью и главной управленческой задачей, а вовсе не инфляция.

Второе важное условие — признать, наконец, отечественную экономику дееспособной и принять простое правило: любые перемены в ней имеют право на жизнь только в том случае, если обеспечивают экономический рост. Всё, что решает эту задачу — правильно, а что мешает — неправильно. Перестаньте придумывать для экономики будущее. Лучший способ обеспечить детям благополучное будущее — быть самому благополучным. И если сегодняшние обстоятельства позволяют перейти к нормальному экономическому росту, надо приступать к этому немедленно.

 

БДМ: И что, на ваш взгляд, мешает принять столь простые и очевидные правила игры?

В нашем финансово-экономическом блоке сложился жёсткий перекос в финансовую доминанту. Но кто сказал, что рынок отменяет организационную ветвь управления? Если мы обратимся к собственному успешному опыту, то при всех различиях Белгорода и Казани, металлургии и оборонки, везде обнаружим общее качество: эффективно работают обе руки — и финансовая и организационная. И это правило остается лишь перенести с низов рынка на его верхний уровень.

И, конечно же, отказаться от догмы бездефицитного бюджета. Даже Фридман в рамках чистого монетаризма признавал нормой трёхпроцентный дефицит, возникающий, когда денег не хватает. Но из двух способов от него избавиться — экономить или зарабатывать, мы выбираем худший. И не в том беда, что даже в сегодняшнем бюджете сохраняются расходы, от которых можно отказаться, и задачи, которые можно решить с меньшими издержками. Беда, что магистральный путь к снижению дефицита — создание источников новых доходов — в нашем бюджете никак не отражён. Есть разные статьи и разделы, но нет мер, которые должны обеспечить экономический рост. И в этом — главный его дефицит.

 

БДМ: И какие же это меры?

Инвестиции. Когда ставится только задача экономить, но при этом очевидно, что социальные расходы и безопасность трогать нельзя, то под нож первыми попадают инвестиции. Но денег ведь Минфину и в «тучные» годы недоставало. А всё потому, что ресурсом этим мы дурно распоряжаемся. Эмиссия у нас под категорическим запретом. Но что ещё, в принципе умеет делать Центральный банк? Разумеется, эмитировать деньги надо с умом. Если вы потратили их на дело, и завтра получили дополнительный доход, то это и есть обеспеченная эмиссия. А если вы выручку обратили в валюту, положили в зарубежный банк, а потом выпустили под неё рубли, да ещё часть и разбазарили, это что — обеспеченная эмиссия?

Коренное слово сегодня — инвестиции. И не вообще, а в конкретные проекты, которые обеспечивают экономический рост, а в идеале — кумулятивный эффект. Кто этим должен заниматься? Макро и мегапроектами — власть. А всеми остальными — бизнес. И ресурсами для этого его должна обеспечить банковская система, которую рефинансирует регулятор. Его ответственность не в том, чтобы не давать банкам деньги, а в том, чтобы они тратились на дело. Для этого у него достаточно инструментов и квалифицированных кадров.

Однако все эти процессы в стране должны регулироваться и направляться. Но сегодня это невозможно, потому что налоги и бюджет у нас в одном ведомстве, денежно-кредитная политика — в другом, а экономическая политика — и вовсе сама по себе. И у каждого — своя аналитика, свои прогнозы и ориентиры, которые доводятся до экономических субъектов, порождая в умах сумятицу. А управлять этим единым неразрывным комплексом можно только с единых позиций.

 

БДМ: И что, на ваш взгляд, должно произойти, чтобы назревшие перемены стали реальностью?

Думаю, что всё уже случилось — власть не устраивает результат. Предлагаемые темпы роста, а по сути, это стагнация, не позволяют сохранить социально-экономическую стабильность. И, по любой логике, из этого вытекает неизбежность грядущих перемен. Для аналитиков это означает только одно: быть готовыми дать ответ на новые вопросы, когда у власти возникнет на них спрос. Поэтому в начале будущего года наш институт завершает новую работу, в которой мы намерены реабилитировать понятие структурно-инвестиционной политики. Главная задача сейчас — поднять эффективность, то есть, качество экономики. А его определяет структура. Но поскольку она не может измениться без инвестиций, то речь фактически идёт о структурно-инвестиционной политике, как стержневом способе добиться качественного экономического роста. Убеждён, мы работаем не «на полку».

 

Беседовал Виталий КОВАЛЕНКО