Простое от сложного неотделимо A− A= A+

Елена СТЕПАНЯН — автор исторических повествований, посвящённых самым разным эпохам, лауреат Евразийской литературной премии. В числе её произведений — хроника «Вильгельм Молчаливый» об основателе европейской демократии; поэма «Царь Манассия», роман «Царский выбор» об эпохе царя Алексея Михайловича.

БДМ: В чём, по-вашему, главное значение драматургии для нашего времени?

Драматургия — это род одного из видов искусства, художественной литературы. Некогда Иоганн Себастьян Бах диктовал своим ученикам: «Конечная цель генерал-баса, а значит, и всей музыки — служение славе Божьей и очищению человеческого духа. Там, где этого нет, есть только дьявольская болтовня и шум». Эти слова должны быть внутренним девизом всех видов искусства, искусства слова в первую очередь. Данте говорил, что произведение искусства — это Божий внук. Китайские мудрецы поднимают планку ещё выше. Для них вэнь (подлинная культура) — божественная эманация.

БДМ: Сейчас люди либо не ценят простые вещи, либо у них нет времени их замечать. Какие простые вещи вас искренне радуют?

И в жизни всеобщей, и в частной жизни простое от сложного неотделимо. Сложное даёт простому импульс к существованию. Одно из главных назначений высокой литературы (не книжек для одноразового чтения!) — приучить нас к постижению великой Книги Жизни, в которой мы все живём и действуем и в которой, в определённый момент, каждый из нас оказывается главным героем. Произведений, где каждая деталь осмысленна и «работает» на целое, у нас пока ещё не так много. (Пока, потому что впереди — вечность.) К этому стремятся многие авторы, но не у всех получается. Самый потрясающий пример «высокого чтения» дан в романе китайца Цао Сюэциня (XVIII век) «Сон в Красном тереме». На русский язык он переведён В. Панасюком. Это уникальное произведение, в котором «играет» каждая деталь: имена героев, цветы, еда, рисунки на чашках, цвет одежды, форма застёжек. И это при наличии сквозного захватывающего сюжета, переплетении множества сюжетных линий, действующих лиц, которых невозможно пересчитать. Судьба этого романа трагична — он почти наполовину недописан. Но у нас же всё впереди.

БДМ: Что вы больше всего цените в современности?

Апокалиптичность. Считается, что мы живём на грани катастрофы. На самом деле мы живём за гранью катастрофы, и она всё время набирает обороты. Запущены все мыслимые и немыслимые механизмы самоуничтожения человечества, и они работают с непрерывным ускорением. Постоянная угроза уничтожения тотального физически лишает людей возможности объединиться и всему этому противостать. И эта угроза уже существует не только на словах. Глава Католической Церкви прямо в эти дни заявил, что третья мировая война уже идёт. А разве мы этого не чувствуем? Всё это может привести в отчаяние кого угодно. И приводит. Но только не тех, кто имеет неколебимое основание веры и надежды.

Ведь все знают слово «апокалипсис» и знают его общеупотребительное значение. А Откровение Иоанна Богослова читают очень немногие. Так вот, поверить в «ужасы апокалипсиса» легко, особенно сейчас, когда мы беспрерывно наблюдаем их вокруг себя. Но в последних главах этой великой пророческой книги совершенно ясно сказано, что вслед за ужасами и бедствиями наступает не конец, а начало света. В это поверить труднее, потому что тьму себе все ясно представляют, а свет, увы, приходится извлекать, как золото из руды. Но в это необходимо поверить! Ведь если вы готовы поверить в сбывающиеся пророчества о событиях ужасных, то сделайте над собой усилие и поверьте в обетования добра и света, записанные на тех же страницах. Это укрепит ваш дух, поможет противостоять ужасному злу, которое приблизилось к нам вплотную. К этому призывает Христос Спаситель: «Когда же начнёт это сбываться, восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше» (Лк. 21:28).

Во всех без исключения книгах Библии содержатся благие обетования, пророчества победы света над тьмой. В последние годы глава Русской Православной Церкви не раз публично произносил знаменитые слова из книги пророка Осии: «Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?» (Ос. 13:14). Произнесённые в стенах храма, они транслировались по теле- и радиоканалам на весь мир. Но когда в следующую минуту на том же канале звучит воистину апокалиптическая музыка, кто удержит в себе эти слова? Для тех же, у кого они записаны в сердце, эти слова звучат как позывные Царства Божия.

БДМ: Следите ли вы за тенденциями литературной моды?

Мода — вещь переменчивая. Следовательно, она может быть и хорошей и плохой. Во второй половине XIX века были «в моде» гениальные романисты. В первой половине XX-го — гениальные поэты. Это очень хорошо. Затем моду стали диктовать из ЦК КПСС, а потом и вовсе из ЦРУ. Это гораздо хуже. А сейчас порой кажется, что моду диктуют непосредственно из преисподней, но, может быть, это кажется?

БДМ: Один из ваших персонажей говорит: «Я не занимаюсь изготовлением механизмов. Это очень опасное занятие — для того, кто их изготовляет. Стоит только начать, а там не заметишь, как сам превратишься в механизм. А тогда уже всё — прощай всякое развитие». А как вы сами считаете: переизбыток всевозможных устройств, казалось — абсолютно необходимых, не лишает нас некой внутренней свободы, которую испытывали наши предки, лишённые этой мелочной опеки?

Эта тирада, которую произносит Волшебник в «Сказке», является скрытой цитатой из древнекитайского даосского трактата «Ле-цзы». Сам он на глазах у читателей превратился в человека из ворона. Возможно, он использовал для этого даосские техники. Тогда ему необходимо избегать любого средостения между природой и его психофизической сущностью. Что до нас, то всё, что облегчает наше нелёгкое существование в материальном мире, надо принимать с благодарностью и смирением. А вот когда вычислительная техника становится протезом головного мозга, то она из помощника превращается в злейшего врага. Сейчас память и у детей, и у взрослых портится с каждым днём. Порча памяти — это отупение. Не побоимся этого страшного слова. Как мы знаем из сказок, бесы, названные по имени, теряют силу. А у пророка Иеремии сказано: «Разве упавши не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются?» (Иер. 8:4).

БДМ: События, о которых можно сказать «это судьба», случались в вашей жизни или творчестве?

В судьбу верят только материалисты-оппортунисты. Последовательным, «ортодоксальным» материалистам такой веры не отпущено. Я не собираюсь никого уничижить этой шуткой. Среди материалистов было и есть множество честных, благородных и способных на самопожертвование людей. А ведь насколько выше подвиг того, кто отдаёт за других свою единственную, подчас совсем молодую жизнь, а взамен ничего не ждёт. Это ещё раз подтверждает, что мы дети одного Отца, и наследственность проявляется вопреки ложным теориям, необдуманно принятым на веру. Постоянный эпитет судьбы — «слепая», и словосочетание «произвол судьбы» никакой радости в себе не несёт. Счастлив тот, кто во всём полагается на Божью милость и на Его справедливые суды.

БДМ: В стандартном представлении территория эпохи, описанной в романе «Царский выбор», считается благополучной, а вы сумели вскрыть динамику, интригу и противоречия. Не жалко было разрушать чужие иллюзии?

Разрушать тут нечего. Относительно допетровской Руси у широкого читателя никаких иллюзий нет. Есть только отрывочные сведения об одних и тех же немногочисленных фактах, всё время подающихся в новом, но неизменно нелепом освещении. И это при том, что культурный кругозор нашей публики — самый широкий в мире, а успехи нашей исторической науки, начиная с 60-х годов ХХ века и по сию пору, можно смело назвать выдающимися. Но научные достижения оседают в немногих головах (чаще в кабинетах), а трактовка истории — вопрос идеологический. И здесь народу мало знать, он хочет любить. Почему, несмотря ни на что, продолжает ценить нашу литературу? Потому что Пушкина любят. Толстого, Достоевского, Булгакова, Есенина, Мандельштама — любят. Любят личностно, как один человек любит другого человека. Об их жизни знают очень много и всегда рады узнать ещё больше. Любимые русские писатели — главные герои эпохи, в которую они жили, и герои с заслуженным ореолом благородства. Мандельштам — самая прославленная жертва периода репрессий, потому что он сам «вызвал огонь на себя» и, не побоимся сказать, спас честь русской поэзии, нашу честь:

…За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей…

А Булгаков совершал свой подвиг втайне, иначе бы у нас не было «Мастера и Маргариты».

История же, скажем прямо, не допетровская, а допушкинская, мало кого привлекает. Первый капитальный труд по истории почти тысячелетнего государства появился на глазах того же Пушкина, и он назвал Карамзина «Колумбом русской истории». Все восхищаются этими словами и воспринимают их как комплимент великому историку, в комплиментах не нуждающемуся. А если в эти слова вдуматься? В них горькая ирония и констатация чудовищного факта: собственная история — полнейшая terra incognitа. Это при том, что тонкий слой тогдашней интеллигенции отличался глубокой образованностью. Всё, что можно было узнать в тогдашней Европе, в России великолепно знали. Кроме собственной истории. Карамзин дал толчок исторической науке, но любимым и читаемым автором отнюдь не стал. Его труд сделался достоянием умов, но не сердец. Отношение к истории (своей) осталось прежним. Корни этой недоброй традиции очень глубоки. Сейчас мы не успеем их проанализировать. Но уместно сказать, что эпоху Алексея Михайловича, главнейшим событием которой был раскол Русской Православной Церкви, все наши историки называют временем национальной трагедии и спланированной идеологической диверсии. Последствия этой диверсии мы ощущаем до сих пор. Преодолеть их необходимо. Незнание истории, особенно своей собственной, губительно. Оно чревато неблагодарностью, а неблагодарность — моральная категория. Кто такой Андрей Боголюбский? Историки знают, Святцы знают, энциклопедии знают, Интернет тоже знает. А кто знает лично? Без этого человека нашей страны просто бы не существовало, ни нашей культуры, ни нас самих. Ведь он «всего-навсего» — основатель северо-восточной Руси, государства, в котором мы сегодня живём. А ещё его называли новым Соломоном. Нам есть кем гордиться, кого благодарить и любить. И мы с ними всеми непременно встретимся.

БДМ: В вашем произведении «Вильгельм Молчаливый» главный герой произносит: «Ну если подходить со всей строгостью, то двух одинаковых людей вряд ли можно будет отыскать».

Уникальность каждого человека подтверждена естественными науками. Она запечатлена у нас на кончиках пальцев, в радужной оболочке глаза, а для особо сомневающихся — в каждой клетке организма, в ДНК. Значит, каждый человек несёт на себе индивидуальную печать Создателя. К великому сожалению, вспоминают об этом только тогда, когда человек либо совершает преступление, либо становится его объектом.

Когда мы обнаруживаем клочок холста или бумаги, два–три штриха на котором удаётся атрибутировать как принадлежащие известному художнику, мы празднуем это событие. Так ли благоговейно относимся мы к созданиям Творца всего сущего?

БДМ: Что вас больше всего привлекает в прежних эпохах?

То же, что и в нынешней. Человек, его взаимоотношения с другими людьми. И с Высшим Началом. Ведь это тоже диалог. «Небо говорит без слов» (Конфуций), но оно говорит с каждым, и неумолчно. А эпоха — это время действия, время, отпущенное для свершения судьбы. Над теми, кто слаб духом, эпоха довлеет гораздо сильнее. Люди широкого духовного кругозора в самые тяжёлые времена черпали силы во временах минувших и так заручались надеждой на будущее. Данте, хлебнувший в свой век все горести земного бытия, духом обогнал все последующие эпохи и, кажется, уже обгоняет нашу.

Душа бессмертна, значит, прошлое — часть нашей жизни, и общей и личной. Знать его необходимо. Псалмопевец говорит (три тысячи лет назад!): «Размышляю о днях древних, беседую с сердцем моим…» (Пс. 76).

БДМ: Вы автор эссе «О Михаиле Булгакове и «собачьем сердце». В чём секрет того, что именно Булгаков, живший в другую историческую эпоху, по-прежнему является одним из самых востребованных и актуальных писателей?

Булгаков — это часть того великого искусства, которое служит мостом между нашим материальным миром, «страной тени смертной» (пророк Исайя) и миром духовным, в котором «нет времени и смерти» (Чарльз Диккенс). Следовательно, оно бессмертно. Судьба же булгаковского романа «Мастер и Маргарита» совершенно ни с чем не сравнима и выходит за рамки наших представлений о литературном процессе. Он пролежал под спудом около 30 лет, что, в общем, не так уж много. Но хранился он в строжайшей тайне, и его обнаружение могло привести к тяжёлым последствиям для хранителей и к гибели самого текста. Когда же он был наконец опубликован, он пришёл к читателю, в прямом смысле изнывавшему от духовной жажды. То, что случилось вслед за этим, нельзя назвать успехом, нельзя назвать славой. Эта книга стала счастьем целого народа.

Беседовал Алекс ГРОМОВ