Я не был в «карантине» A− A= A+

Я не был в «карантине». Карантин – это для тех, кто инфицирован, болен или прибыл из зоны заражения. Я не «удостоился» ни того, ни другого, ни третьего.

Я также не был ни дня в «сизо» – в т.н. «самоизоляции». Ибо считаю, что это никакая не «само»-, а именно принудительная изоляция со всеми своими атрибутами – угрозами, запретами, штрафами, электронными «браслетами»-пропусками, «слежкой» с видеокамер, контрольными проверками и т.д. На мой несведущий взгляд, вводить подобные ограничительные меры в отношении свободных граждан может только суд и лишь на безупречном юридическом основании. Ничего подобного в данном случае не вижу. Однако, даже игнорируя эти сомнительные нормы и требования, я формально их не нарушаю, поскольку как руководитель организаций пользуюсь правом относительно свободного передвижения по городу и вне его по долгу службы в рабочих целях.

Никакого формального или фактического ограничения на передвижения (пешком, на автомашине, или на самолёте) нигде нет. «Карантин» и прочие ограничения существуют только в управленческом мерцающем сознании, в медийном или сетевом пространстве и в ментальности послушно сидящих по домам граждан, уверенных в том, что «никуда ни выехать, ни въехать нельзя».

В течение полутора месяцев я регулярно ходил в свой офис, работал, писал, ездил по Москве, летал по стране. Меня никто не останавливал, не задерживал, не разворачивал, не возвращал. Я побывал в одиннадцати регионах, в двух с лишним десятках городов, проделал путь в несколько тысяч километров. Я полностью доверяю своему иммунитету и полагаюсь на него. Для меня именно он и его состояние – оптимальный и даже единственный способ не заболеть (а заболев, выздороветь) и, соответственно, не заразить других. Ни того, ни другого не хочу сам, и не желаю никому. Иммунитет всегда поддерживался и поддерживается мной активной работой, постоянным движением, сменой впечатлений, эмоциями, настроем, позитивом, общением с интересными людьми, чувствами, драйвом, готовностью к риску, к вызовам, к сопротивлению, противодействию, противостоянию.

Мои поездки дали мне достаточную информацию для самостоятельного, пусть и субъективного, анализа, а также оценок всего того, что происходит. Причём не только в регионах. Издалека, на расстоянии лучше видится и то, что происходит в столице.

И вот, что я из этого всего вынес и «вывез».

Первое. Никакого формального или фактического ограничения на передвижения (пешком, на автомашине, или на самолёте) нигде нет. За время своих поездок, а это западные и северо-западные области (Калининградская, Псковская, Новгородская, Ленинградская, Тверская, Смоленская), и центральные (Московская, Калужская, Брянская), и южные (Кубань, Крым, Севастополь), я не встретился ни с одним запретом въезда ни в одну из областей, ни в один край, ни в одну республику или город. Не было даже никаких проблем при въезде и выезде в союзную Белоруссию (Витебск, Полоцк), но тамошняя ситуация – это отдельная и особая тема. В большинстве случаев меня даже не останавливали, притом, что машина у меня была с московскими номерами, а паспорт – с московским местом жительства (то есть, я был резидентом места, где эпидемический уровень оценивается как наивысший в стране). Мои документы проверили, причём вскользь, формально, с пожеланием «доброго пути!», всего один или два раза. Всё! Из всего этого я понял, что т.н. «карантин» и прочие ограничения существуют только в управленческом мерцающем сознании, в медийном или сетевом пространстве и в ментальности послушно сидящих по домам граждан, уверенных в том, что «никуда ни выехать, ни въехать нельзя». Можно. У меня вообще в итоге моих перемещений сложилось такое мнение, всё происходящее напоминает какую-то игру. Типа «давайте сделаем вид, как будто бы мы ввели «карантин» и «сизо», а вы как будто бы его соблюдаете».

Всё происходящее напоминает какую-то игру. Типа «давайте сделаем вид, как будто бы мы ввели «карантин» и «сизо», а вы как будто бы его соблюдаете».

Второе. Внутри городов население, хотя и в разной степени, но в основном, как будто бы соблюдает режим «сизо», то есть, на улицах людей почти нет. Но это никак не зависит от той или иной эпидемической обстановки там. Просто людям некуда идти. Посещать места учёбы и работы запрещено практически всем, кроме некоторых категорий граждан (полиция, военные, чиновники, управленцы, работники предприятий непрерывного цикла, строители и пр.). Кафе, рестораны, кофейни (даже самые крохотные – на десяток мест), театры и кинозалы, библиотеки, музеи, храмы, скверы, парки для прогулок, фитнес-клубы, салоны красоты, даже парикмахерские закрыты всюду. Но главное даже не это. Люди боятся выходить из дому. И не столько из-за вируса, сколько из-за грозных предупреждений, звучащих из каждого угла (в том числе и из барражирующих по улицам громкоговорящих полицейских машин), из-за страха перед непомерными штрафами и прочими административными последствиями для себя. К тому же у многих уже просто нет денег. Их осталось только на то, чтобы купить самое необходимое в ближайшем дешёвом продуктовом ларьке.

Люди боятся выходить из дому. И не столько из-за вируса, сколько из-за грозных предупреждений, из-за страха перед непомерными штрафами и прочими административными последствиями для себя.

Третье. В разных регионах с самого начала была и затем развивалась совершенно разная эпидемическая ситуация. В некоторых число заражённых составляло лишь 0,01% от населения и рост таких случаев практически сразу прекратился (притом, что соблазн представить негативную статистику всегда велик, ибо позволяет надеяться на более существенную поддержку «центра»). В отношении таких регионов с самого начала было понятно, что там не было никакого резона останавливать нормальную жизнь и хозяйственную деятельность. Достаточно было ограничить массовые мероприятия и собрания, усилить профилактические, гигиенические, разъяснительные и прочие противоэпидемические меры, организовать бесплатное обеспечение средствами защиты, медикаментами, антисептиками всех заведений и учреждений, обязать всех работодателей и владельцев заведений строго соблюдать вышеуказанные меры. При необходимости (в случае повышения эпидемического уровня опасности) можно было бы ввести действительный, а не мнимый контроль на въезде в регион или в город, а также выезд из них. В таких регионах остановка экономики, введение под кальку сверхжёстких мер, подобных тем, что были задействованы в обеих столицах, не имело под собой никаких оснований. Оно лишь полностью парализовало жизнь этих регионов, привело к тяжелейшим экономическим и социальным последствиям, подорвало веру населения в перспективу улучшения своего положения на фоне и без того продолжающегося сокращения занятости и падения доходов. Это в свою очередь привело к потере доверия людей к власти, к компетенции управленческих структур, к их профессионализму. Боюсь, что это ещё обернётся немалыми новыми проблемами в виде растущего социально-политического напряжения в обществе, необходимостью новых огромных финансовых трат для купирования возникающих угроз дестабилизации.

Четвёртое. Многое в регионах зависит не от той или иной картины заражения, а от того, насколько самостоятельны и адекватны их власти – как светские, так и духовные. В некоторых епархиях, например, ретивые владыки закрыли перед паствой двери всех храмов, а в некоторых, напротив, открыты были почти все. В ряде субъектов федерации управленческие структуры реально стремятся хоть как-то облегчить бремя ограничений для своих сограждан – там и режим мягче, и требований к его соблюдению меньше, и послабления оперативнее вводятся. В других же, где местная власть неуверенно себя чувствует и потому стремится продемонстрировать «центру» свою «абсолютную лояльность», усердно исполняя его установки и инструкции (в т.ч. негласные) и закручивая все «гайки» с таким рвением и опережением, что «сворачивают резьбу».

Это привело к потере доверия людей к власти, к компетенции управленческих структур, к их профессионализму.

Пятое. Эпидемия выявила то, что и должна была выявить, а именно тяжелейшую ситуацию в здравоохранении в целом, прежде всего в регионах, и особенно в связи с его т.н. реформированием. Местная медицина, особенно в небольших городках, находится в ужасном состоянии. Острый дефицит квалифицированного медперсонала, недооснащение больниц, поликлиник и амбулаторий оборудованием, недообеспечение медикаментами, ветхость зданий и помещений видны здесь почти всюду. Да, в крупных городах за последние годы построены современные перитональные центры, роддома, специализированные клиники и т.д. Но и в этих мегаполисах обычные районные медицинские учреждения представляют собой печальное зрелище. Для нормального приёма пациентов, оказания им квалифицированного помощи, лечения сезонных вспышек заболеваний ОРВИ, оперативного выезда к тяжёлым больным и т.д. они и прежде-то были плохо готовы, а ныне, в чрезвычайной ситуации, тем более. В этой связи невольно возникает не слишком ловкое, возможно, сравнение с началом войны, юбилей победы в которой мы в эти дни отмечаем. Тогда, в те далёкие уже годы, накануне вражеского нашествия во-многом, именно из-за развала армии, стратегических ошибок в оборонной промышленности, ликвидации в ходе репрессий наиболее подготовленных командных кадров, а также прочих просчётов руководства, отечество оказалось не готово к эффективному отражению агрессии и заплатило огромную цену в миллионы жизней стоявших насмерть наших героических солдат и командиров. И нынче, страна в результате «реформирования» и развала медицинской отрасли, столкнувшись с вирусным вторжением, оказалась беззащитна и также вынуждена была за это заплатить не только жизнями героев-врачей и их пациентов, но и лихорадочно бросаемыми в топку спасения экономики гигантскими денежными ресурсами. А между тем, если бы хотя бы часть этих средств вовремя пришла бы в медицинскую отрасль, прежде всего – в регионы, то и наша готовность к беде была бы сейчас несомненно выше, и люди бы на местах получили бы действенную помощь причём не только в нынешней, чрезвычайной ситуации, но и в своей обычной жизни. Эти рационально потраченные деньги принесли бы реальную пользу и высокоэффективную отдачу.

Эпидемия выявила то, что и должна была выявить, а именно тяжелейшую ситуацию в здравоохранении в целом, прежде всего – в регионах, и особенно в связи с его т.н. реформированием.

Шестое. Остановка экономической деятельности в регионах, где она во многом опиралась на малый и средний бизнес, нанесла тяжелейший, а в некоторых случаях непоправимый ущерб. Да, отчасти государство оказало некоторую поддержку МСП через различные налоговые и регуляторные послабления, предоставление финансовой помощи, кредитные льготы и т.д. Но во-первых эти аварийные меры коснулись всего лишь части бизнес-структур (по ряду экспертных оценок не более 30-35% от общего числа), а во-вторых, даже для этих предприятий такая помощь либо уже опоздала, либо не решила возникших проблем. По данным ЦСР в ряде отраслей до 60% предприятий либо уже считают себя банкротами, либо ожидают несостоятельности в течение полугода. Но, самая главная беда, на мой взгляд, даже не в потере людьми их бизнеса, денег, кредитного дефолта и т.д. Хуже всего то, что бизнес в регионах (а возможно, и в столицах) ныне в отсутствии определённости вовсе теряет всякую инициативу и мотивацию к занятию предпринимательской деятельностью. Уже сейчас невозможно определить срок окончания моратория на штатную работу большинства МСП, связанных со сферой торговли, услуг, досуга, общепита, транспорта и т.д. А что им ждать в среднесрочной перспективе? Ведь теперь в их сознании прочно утвердилась мысль, что новые моратории, «нерабочий режим», «сизо» и т.п. могут быть введены в любой момент – осенью, будущей весной или вовсе каждый год или квартал. Как вкладываться в новые проекты (а тем более беря под них ссуды и займы), если форс-мажор принимаемых управленческих решений перестаёт быть чрезвычайным?

Остановка нормального ритма жизни и экономической деятельности, прекращение работы всей сферы услуг, досуга, торговли оказало в регионах серьёзнейшее влияние на эмоционально-психологическое состояние людей, вынужденных запереться своих домах и квартирах и наблюдая жизнь по своим «ящикам». В обществе как-то незаметно возник и распространился культ «болезни» – постоянное ощущение близости конца, или тяжёлых потерь.

Седьмое. Остановка нормального ритма жизни и экономической деятельности, прекращение работы всей сферы услуг, досуга, торговли оказало в регионах серьёзнейшее влияние на эмоционально-психологическое состояние людей, вынужденных запереться своих домах и квартирах и наблюдая жизнь по своим «ящикам». В обществе как-то незаметно возник и распространился культ «болезни» – постоянное ощущение близости конца, или тяжёлых потерь. Причём людям почти полностью отказано в борьбе с болезнью, что само по себе всегда вооружало и воодушевляло человека в моменты испытаний. Оставайтесь дома. Это всё, что предложила тупая пропагандистская машина поражённому не столько вирусом, сколько страхом, обществу. С такой установкой ни один иммунитет, даже «с места не встанет», чтобы включиться в свою привычную работу, в битву с вредоносными вторжениями. Не удивительно, что статистика уже показывает, что две трети из числа новых заболевших это как раз те, кто соблюдает навязанный им режим «сизо», а процент инфицированных лиц активного возраста в разы перекрывает показатель заболеваемости среди людей старшего возраста. Предотвратить проникновение вируса даже в замкнутое пространство невозможно, но в этом случае его обитатели вовсе разоружены перед ним через продолжающееся ослабление и выключение иммунитета. Показательно, кстати, что в одном из документов региональной власти я прочёл такой пассаж «…обеспечить принятие мер по разобщению людей…». Понятно, что в данном случае имелось в виду сугубо благое намерение, но, мне кажется, что лучше всё же было бы «принять меры», которые бы помогали не разъединять, а соединять людей, даже во время эпидемии, как бы это не звучало по мнению многих демагогически. Считаю, что мощное позитивное настроение резко поднимает человеческий иммунитет и становится серьёзной проблемой для атаки любого вируса.

Восьмое. Возможно, я переоцениваю действия властей, предпринимаемые ими ныне по «поэтапному» выходу из т.н. «карантина» и «сизо», но, мне кажется, они тем самым косвенно признали свои ошибки и начинают приходить к выводу, что одними лишь такими мерами не остановишь ни нынешнюю эпидемию, ни тем более будущие (а их будет ещё немало). Последствия от подобных избыточно жёстких, особенно в регионах, противоэпидемических решений уже сказались тяжелейшим образом на жизни целых городов и их населения, и скажутся ещё больше в ближайшие полгода-год. В некоторых аспектах эта ситуация может стать необратимой. И это – гораздо хуже любой эпидемии.

Люди разделились на тех, кто действительно потерял всё или почти всё – работу, бизнес, деньги, имущество, и на тех, кто такого ущерба не понёс. На тех, кто поддерживает жёсткие противоэпидемические меры, и тех, кто нет. На тех, кто сохранил доверие к власти, и тех, кто его утратил напрочь.

Девятое. Безусловно вся ситуация с предпринимаемыми противовирусными мерами (и тоже в гораздо большей степени, чем сама эпидемия) реально расколола общество. Люди разделились на тех, кто действительно потерял всё или почти всё – работу, бизнес, деньги, имущество, и на тех, кто такого ущерба не понёс, а даже что-то приобрёл от этого (есть и такие). На тех, кто поддерживает жёсткие противоэпидемические меры, и тех, кто нет. На тех, кто сохранил доверие к власти, и тех, кто его утратил напрочь. Думаю, что это очень скоро скажется и на социально-политической обстановке. Это проявится уже на будущем референдуме по Конституции. Полагаю, власти ещё и поэтому торопятся с его проведением (не позднее лета), поскольку дальше ситуация и настроения в обществе будут, скорее всего, только ухудшаться. А с чего им улучшаться?