Модель экономического роста не формируется указами президента A− A= A+

Спад, стагнация, рецессия, кризис — термины разные, но об одном. О современном состоянии российской экономики. Прежде чем «узаконить» какое-либо из определений, хотелось бы понять: в чем причины плачевного состояния. В пик кризиса 2008–2009 годов все проблемы дружно списывали на мировой финансовый кризис. В последнее время гораздо чаще высказывается мнение, что и в самом «датском королевстве», то есть в стране, далеко не все в порядке с экономической политикой.

Об истоках кризисного состояния, а также о возможных путях выхода из него наш разговор с первым вице-президентом Ассоциации региональных банков России, профессором Александром ХАНДРУЕВЫМ.

БДМ: Александр Андреевич, все-таки каково происхождение нынешнего спада — он «импортный» или местного производства?

Россия очень глубоко интегрирована в мировое хозяйство. Поэтому любой импульс извне не может не ощущаться.

Во-первых, потому, что у нас сняты все ограничения как по операциям платежного баланса по текущему счету, так и по счету капитала, а это означает, что российский рубль является свободно конвертируемой валютой. В последние годы Банк России в рамках перехода к инфляционному таргетированию минимизировал управление валютным курсом, и в силу этого любое колебание на международном валютном рынке вызывает и колебание обменного курса рубля.

Во-вторых, весомая часть прироста ВВП у нас формируется за счет чистого экспорта. Следовательно, потенциал российского развития в значительной степени зависит от конъюнктуры мировых сырьевых рынков.

В-третьих, Россия достаточно сильно зависит от иностранного капитала в плане поддержания темпов инвестиций в основной капитал. Но сейчас, в условиях повышенных рисков и неопределенности, капитал уходит из зон риска — с развивающихся рынков. К тому же Россия в силу целого ряда причин является еще и страной, куда капиталы не спешат и с точки зрения деловых настроений.

Эти факторы интеграции определили зависимость российской экономики от ситуации в мировом хозяйстве. А оно сейчас не в лучшей форме. Мир оказался в тисках долговых проблем. Причем особенностью нынешнего кризиса является то, что эти проблемы в большей степени ощутили промышленно развитые страны. Приходилось спасать целые государства от фактически банкротства. К этому добавилась сложная ситуация с единой европейской валютой.

Безусловно, ситуация на мировых рынках не может не отражаться на экономическом росте России.

БДМ: В таком случае почему, например, улучшение в экономике США — самой крупной, определяющей экономике мира — не спроецировалось на российскую экономику?

Относительно улучшения ситуации в США не надо строить иллюзий и делать поспешных выводов. Власти любой страны всегда стараются распространять позитивную информацию, тем самым действуя на ожидания агентов. Прогнозы американской экономики очень неустойчивы. Да, есть тенденция снижения безработицы, квартальные значения инфляции пока не повышаются. Да, экономика находится на пути выхода из кризиса. Но сказать, что она решила свои проблемы, было бы преувеличением. За счет чего бы это? Во-первых, в США огромный государственный долг и дефицит бюджета.

Во-вторых, больших объемов достигло отрицательное сальдо платежного баланса.

В-третьих, ФРС проводит гигантскую денежную накачку. Это в основном повлияло на быстрый рост фондовых индексов. И нельзя исключать, что восстановление роста экономики происходит за счет надувания очередных финансовых «пузырей». Имеются основания полагать, что американская экономика не вышла из заколдованного круга, — восстановление экономики на основе кейнсианских рецептов лечения, путем роста государственных расходов и денежной эмиссии, усиливает дисбалансы, которые готовят почву для нового кризиса.

БДМ: Иными словами, ждать улучшения в российской экономике следует не раньше, чем развитые страны разберутся со своими проблемами?

Внешние факторы не имеют все-таки определяющего значения. Да, они влияют на нашу экономику. Но играют, скорее, вспомогательную роль. Взять пресловутую «нефтяную иглу». Цена на нефть третий год держится на уровне примерно $100 за баррель. Уже третий год она растет темпами примерно 2–3% в год, а рост российской экономики при этом ослабевает. Вот на стыке 2010–2011 годов был скачок цен где-то 18%. И в том случае наша экономика отреагировала положительно. Ощутимая позитивная реакция стала проявляться только в ответ на скачкообразное повышение цен на нефть, а когда динамика цен уходит на плато, становится монотонной, мы видим, что рост замедляется. Наша экономика перестала однозначно реагировать на определяющий в прежние времена индикатор — повышение цен на нефть. Поэтому было бы крайним упрощением говорить, что именно внешние факторы предопределили заметное снижение темпов роста в российской экономике. Ситуация гораздо сложнее.

БДМ: Если не внешние факторы являются основной гирей, значит, внутренние. Какие?

Образовались некие порочные круги, узлы противоречий, рубить которые, как гордиев узел, нельзя, а развязывать долго.

Проблемы накапливались многими десятилетиями, повторю — многими. И в последнее десятилетие лишь усугубились. Если Советский Союз в течение многих десятилетий был фактически изолирован от мирового торгового рынка — за счет чего поддерживать конкурентоспособность? Девальвацией рубля? Конкурентоспособность поддерживается только путем участия в соревновательном процессе. А если внутри страны государственные компании и госбанки ставятся в особые условия, то о какой конкуренции, о каком развитии малого и среднего предпринимательства можно говорить? Если преобладает эксплуатация природных ресурсов, опора на ренту, также нет нужды развивать что-либо еще. Если собственность роздана приятелям и строится капитализм, основанный на приятельских отношениях, а не на отношениях конкуренции, что можно получить?

БДМ: Вот и получили… И каковы они, основные узлы противоречий?

Первый — опасная корреляция между уровнем инфляции и ростом экономики. Попытки стимулировать рост за счет внутреннего спроса оборачиваются ростом зарплат без соответствующего роста производительности труда. Что усугубляет инфляционные ожидания. И без того официальная инфляция — 6,7% — не отражает фактического удорожания цен: в ее расчет не входят лекарства, жилищно-коммунальные услуги, многое другое. Если составить адекватную корзину, то инфляция будет не ниже 10–12%, тогда как рост ВВП до конца года ожидается меньше 2%.

Такой разрыв между темпами экономического роста и уровнем инфляции означает, что Россия рискует оказаться или уже оказалась в стагфляционной ловушке. В 1970-е годы, в начале 1980-х в такой ловушке побывали промышленно развитые страны. Мало кто помнит, что в середине 1970-х инфляция в США составляла 15%, а темпы роста были очень незначительными. И все меры, направляемые на стимулирование количественного роста, приводили к росту инфляции. А меры, направляемые на подавление инфляции, приводили к спаду роста. Очень похожая ситуация зреет сейчас у нас.

Второй узел — исторически сложившееся преимущественное развитие добывающих отраслей. Российскую экономику в последнее время «вывозит» экспорт. Но я не стал бы однозначно клеймить «сырьевое проклятие». Благодаря этому «проклятию» страна сводит бюджет близко к нулевому дефициту и имеет пока возможность избегать широкомасштабных внешних заимствований.

Экспорт, основанный на эксплуатации природных ресурсов, позволяет нам решать бюджетные проблемы, но оказывает крайне неблагоприятное воздействие на структуру экономики, увековечивает ее «утяжеленность». Добывающая промышленность в отличие от обрабатывающей имеет более высокую фондоемкость и капиталоемкость. Прямые затраты на поддержание и развитие производства в добывающей промышленности выше, чем в обрабатывающей. Потому что надо обеспечить простое воспроизводство, а потом — расширенное. Каждую тонну нефти и каждую тонну газа мы добываем в условиях действия закона убывающего плодородия. Требуется больше ресурсов, больше затрат. Темпы добычи растут, а инвестиций не хватает.

Более того, начинает работать эффект масштаба. Капиталоемкость добывающей промышленности обуславливает высокую концентрацию производства. У нас примерно 400 предприятий дают до 80% и больше ВВП. А высокая концентрация производства — это естественная склонность к монополизации. Столь же естественны следствия этого — варианты установления особых отношений с государством, разного рода налоговые послабления. Государство ведь не может себе позволить зарезать курицу, которая несет ему яйца. А это приводит к так называемому риску злоупотреблений. К сожалению, говорить об улучшении ситуации с антимонопольным регулированием пока не приходится. Оно у нас очень слабое, неэффективное. Припомните хоть один случай серьезного расследования по завышению тарифов.

БДМ: К сожалению, не припоминается. Хотя иногда кажется, что любой студент юрфака способен аргументированно доказать факт завышения.

Между тем эти ненаказуемо завышаемые тарифы фактически душат сопредельные сегменты. В экономике есть отрасли, которые инициируют рост издержек, и те, на которых эти издержки замыкаются. У нас к ним относятся сельское хозяйство и обрабатывающая промышленность.

Третий узел — серьезная проблема с рабочей силой. Это, во-первых, ее абсолютный дефицит, во-вторых, недостаток квалифицированной рабочей силы. И еще один момент — темпы роста производительности руда отстают от темпов роста зарплат. А это означает, что издержки ведения бизнеса в России будут оставаться очень высокими. И если высокомонополизированные отрасли имеют возможность упаковывать эти издержки в рост тарифов и перекладывать их на «соседей», о чем мы уже говорили, и тем самым преумножать их издержки, то у других сегментов экономики, у малого и среднего бизнеса шансов на выживание очень немного.

Четвертый узел. В России сложилась такая система институтов, при которой в самом сложном положении оказывается средний бизнес. Малый бизнес еще может как-то существовать. Но не дай бог достигнуть такого уровня, когда твой бизнес становится интересным для рейдеров разного рода. Поэтому бизнес развивается лишь до определенной точки. Делать инвестиции в России оказывается невыгодным. Поэтому Россия — это страна, которая характеризуется оттоком капитала.

БДМ: На ваш взгляд, делается ли что-то, чтобы развязать эти узлы?

Насчет узлов не скажу. Но что-то делается. Идет распечатывание резервных фондов. Банк России, который на словах клянется верности целям таргетирования, на деле проводит очень мягкую денежную политику. Сейчас валовый кредит, который предоставлен коммерческим банкам, превысил значение кризисного 2009 года. Более того, из тех четырех триллионов рублей, которые ЦБ уже выделил, примерно 67% получили банки с государственным участием. Они, что, нуждаются в ликвидности?

Инструментом стимулирования экономики становится печатный станок. Идет накачка деньгами. И не только в России, к сожалению. Войти в такую политику легко — из нее выйти сложно.

Чем это закончится? Я убежден, что через какое-то время все страны столкнутся с ростом инфляции. Промышленно развитым странам она позволит решать долговые проблемы. Однако несмотря на ситуативную выгоду от инфляции, власти развитых стран будут просто вынуждены — по политическим и социальным соображениям — принимать антиинфляционные меры. Наряду с ужесточением денежно-кредитной политики будут приниматься меры по защите конкуренции.

В России совсем другая ситуация — высокая монополизация экономики. Если пытаться заморозить цены, появится дефицит. Всякое замораживание ведет еще к большему неравновесию цен, порождает дисбалансы, которые потом обернутся еще большими проблемами. Вы забыли, как цены на мясо и колбасу «пересматривали»? Этот вопрос мне хочется обратить к депутатам, которые собираются цены на бензин сделать регулируемыми. Ни к чему, кроме дефицита бензина, это не приведет. Это не метод борьбы с инфляцией.

И потом, эта денежная накачка за счет распечатывания фондов — куда она пойдет, кто окажется ее получателем? Инфраструктурные проекты, строительные подряды, которые курируют представители высокомонополизированных отраслей. Сектора с высокой добавленной стоимостью, малый и средний бизнес помощь вряд ли получат. Но сполна получат рост тарифов и издержек.

БДМ: По вашему мнению, господдержку в таком виде следует прекратить?

Легкие и быстрые решения всегда самые привлекательные. И еще есть такая штука, как электоральный цикл, заставляющий политических руководителей делать выбор в пользу эффективных краткосрочных решений, которые оборачиваются усугублением кризисных дисбалансов.

Такой подход, к сожалению, характерен не только для России. Когда Кейнсу говорили, что политика накачивания экономики деньгами в долгосрочной перспективе приведет к инфляции, он отвечал: «В долгосрочной перспективе все мы умрем». Политики склонны решать текущие проблемы за счет долгосрочных последствий.

Я не удивлюсь, если очередным шагом у нас станет повышение налогов. Уже раздаются голоса, что принцип единой ставки в 13% себя не оправдал и нужно возвращаться к прогрессивной шкале. К чему это приведет? К тому, что эту шкалу начнут менять, когда удобно.

БДМ: Ну да, как с пенсиями сейчас.

Да, очевидный произвол. А если нет стабильности налоговых правил — какая может быть стабильность в экономике? Какие вообще останутся стимулы для развития эффективного спроса?

Поэтому возвращаюсь к тезису, с которого начал. Проблемы, которые накапливались многими десятилетиями, не могут быть решены по принципу гордиева узла — разрубил и все. Рубить — это значит по людям. По зарплатам. По пенсиям.

БДМ: Вы видите какой-то адекватный выход?

Не будем идеалистами — без государственной поддержки на данном этапе не обойтись. Я считаю, что России сейчас не обойтись без стимулирования, поддержания конечного спроса. А это вопрос инвестиций. Отрицательный эффект от отсутствия поддержки может перевесить последствия поддержки. Хотя, конечно, всякая поддержка влечет за собой риск недобросовестного поведения, воспитывает иждивенческие настроения. И это нужно понимать.

Но уж если вы идете на политику господдержки, то надо отказаться от модели экономики, основанной на приятельских отношениях. Ну что ты улыбаешься, а чего бы ты хотела?

БДМ: Я-то как раз хочу, чтобы наша экономика перестала быть кланово-приятельской. Только возможно ли это?

Примеры Сингапура и Южной Кореи показывают, что наличие политической воли и формирование соответствующих «правил игры» могут давать положительные результаты. Да, сейчас не обойтись без господдержки, без государственных инвестиций. Но не надо делать из этого добродетели.

БДМ: Сейчас власти говорят о необходимости запуска принципиально новой модели экономики. Какой она вам представляется?

Модель экономического роста не формируется указами президента.

Не надо изобретать велосипед. Драйвер большинства развитых экономик — малый и средний бизнес. Даже в самые суровые кризисы на этом уровне, особенно в сфере малого бизнеса, все равно идет экономическая микрожизнь, которая своим спросом дает импульсы «большой» экономике. В большинстве стран в основании пирамиды национальной экономики лежит именно малый бизнес — до 60% валового продукта. У нас пирамида перевернута.

П.С.

Я считаю, что России сейчас не обойтись без стимулирования, поддержания конечного спроса. Это вопрос инвестиций. Отрицательный эффект от отсутствия поддержки может перевесить последствия поддержки. Только не надо делать из этого добродетели

Легкие и быстрые решения всегда самые привлекательные. И еще есть такая штука, как электоральный цикл, заставляющий политиков выбирать эффективные краткосрочные решения, которые в итоге усугубляют дисбалансы

Существенный разрыв между темпами экономического роста и уровнем инфляции означает, что Россия рискует оказаться или уже оказалась в так называемой стагфляционной ловушке

Беседовала Марина ТАЛЬСКАЯ