Парадигма доверия A− A= A+

Как известно, деньги любят тишину. И, добавлю, спокойствие. Видимо, отсюда и представление о банковском деле как о наиболее консервативной сфере деятельности. Однако нынешней весной покой нам только снится — слишком много разноплановых событий развивается на банковском рынке, а тенденции либо грустны, либо не совсем понятны. Словом, требуется эксперт — знающий, неравнодушный и со своим взглядом на суть вещей. Такой, как президент Ассоциации российских банков Гарегин ТОСУНЯН

БДМ: Гарегин Ашотович, что-то слишком много всего сконцентрировалось за последние три квартала в банковской системе: и создание мегарегулятора, и новое руководство Банка России, и активная «очистка» сектора. И всё это на фоне, мягко говоря, непростой экономической и политической ситуации…

Вы, наверное, хотели добавить сюда ещё и ситуацию с валютным курсом, и инфляционное таргетирование и другие факторы — я об этом уже не раз говорил и писал. Всё это — очень важные и нужные шаги.

По свободно плавающему курсу рубля — решение принято давно, его надо реализовать. С инфляцией безусловно надо бороться. Эффект постоянно растущего золотого нефтедолларового дождя остался в прошлом. Даже при сохраняющемся уровне цены на нефть мы уже умудряемся испытывать дефицит федерального бюджета.

И мегарегулятор — он должен охватить весь финансовый рынок и выровнять условия для его участников. Точно так же необходима расчистка накопленных банками проблем — кто станет спорить? Но всё вместе, именно сейчас и в такой высокой концентрации — это как передозировка лекарства, которую организм выдерживает с большими осложнениями. К тому же у каждой из вышеперечисленных проблем есть свои особенности. Например, то же инфляционное таргетирование не даёт должного эффекта в условиях такой импортозависимости, как у нас. Посмотрите: курс рубля падает, и сразу же растут цены на рынке. То есть теоретически ясна логика макроэкономистов, утверждающих, что нельзя одновременно таргетировать инфляцию и удерживать курс. Но есть ещё и реальность, которая заставляет порой нужные шаги корректировать — либо разводить всё-таки во времени, либо проводить более аккуратно и менее болезненно, что ли…

БДМ: Надо полагать, что и столь массовый отзыв лицензий не идёт на пользу стабильности рынка?

Сложно сказать. С одной стороны, оставлять проблемные банки с глубокими провалами в балансах — опасно. Они заражают других участников рынка. С другой — в такой ситуации слишком частый отзыв и только отзыв, а не санация или внешняя администрация, порождает недоверие не только к конкретным банкам, но и к системе в целом — рядовой вкладчик ведь не разбирается в нюансах надзорной практики. И реагирует просто: раз банки рушатся один за другим, надёжнее вложить свои деньги в валюту и спрятать под подушку или срочно потратить их, предположим, на недвижимость, пусть даже она сейчас и не нужна. Получается, что мы сами провоцируем некий ажиотаж, который работает против банковского сектора, да и экономики в целом.

И сами банки в растерянности: а где гарантия, что завтра ты не станешь очередным объектом «зачистки»? Или твой партнёр по межбанку? Таким образом, цепочка недоверия захватывает всё новые сегменты, и говорить о стабильности в подобных условиях становится крайне сложно.

БДМ: Но как здесь найти золотую середину: освободить рынок от проблемных банков — и избежать негативных последствий?

Для этого есть как минимум два пути, и совсем не обязательно применять крайнюю меру. Почему в экономически развитых странах ни о каком массовом отзыве лицензий и речи нет? Да потому, что сами механизмы пруденциального надзора настроены так, что «заболевший» банк стараются вылечить при первых признаках проблем, не запуская процесс до необратимого состояния. А в самых серьёзных случаях прибегают к санации или присоединяют банк к более сильному партнёру — и клиенты не страдают, и бизнес продолжается.

И такой подход — более эффективный с точки зрения стабильности системы и с точки зрения уверенности бизнеса в завтрашнем дне.

Клиента не должно заботить, в какой части списка находится его банк. Раз государство выдало ему лицензию, это уже само по себе — гарантия. И именно государство в лице регулятора должно следить за тем, чтобы финансовая отчётность банка соответствовала реальному положению вещей, чтобы он работал по установленным правилам и не «зарывался». И реагировать на первые же сигналы о каком-то неблагополучии. А когда клиентам говорят, что такой-то банк обанкротился, потому что у него оказалась сорокамиллиардная «дыра», клиенты и рухнувшего банка и других, не рухнувших, задаются вопросом: она что, внезапно, ни с того ни с сего образовалась? На это же нужно было время, чтобы сотворить такую прореху — не день, не месяц даже. Почему же не сработал механизм пруденциального надзора? Почему не были приняты превентивные меры? Где гарантия, что то же самое не произойдёт с любым другим банком? И в чём тогда выражается ответственность государства, так зарегулировавшего банковскую систему, что ставки (в том числе поэтому) столь высоки, а риски не снижаются?

БДМ: Значит, банковская лицензия, выданная регулятором, то есть по факту — государством, должна быть сама по себе «сертификатом надёжности»?

В каком-то смысле — да! Ведь посмотрите: если частный клиент ещё может рассчитываться наличными, то бизнес обязан работать только через банки. И волен выбирать из тех, что есть на рынке, — формально все они находятся под недреманным оком регулятора, фактически поручившегося за их надёжность, раз уж им выдана лицензия. Кто-то идёт в крупный банк, а кому-то удобнее по разным причинам работать с маленьким. И кстати, на местах особого-то выбора у клиентов нет: коридор, которым бизнесу «позволено» идти, всё больше сужается. Но хуже того, оказывается, и в этом узком коридоре его подстерегают неприятные неожиданности — вдруг банк, которому он доверился, с которым работал не один год, прекращает существование. Причём именно вдруг — потому что клиент этот не является финансовым аналитиком и чаще всего не может видеть ранних признаков проблемности. А когда банк уже перестал проводить платежи, суетиться поздно.

БДМ: Ну да, и если частный клиент ещё может рассчитывать на возмещение своих денег через АСВ, то предприятию надеяться практически не на что — пока дело дойдёт до кредиторов его очереди…

И неизвестно, какую часть средств ему возвратят, если возвратят вообще. Я не говорю уже о социальных последствиях краха банка, сказывающегося на сотрудниках предприятий, которые в нём обслуживались. Когда речь идёт, скажем, о малом бизнесе, он может и разориться, десятки, сотни людей останутся без работы. И это тоже — ответственность государства.

БДМ: Но, Гарегин Ашотович, казалось бы, регулятор побуждает банки работать строго по правилам — наш журнал ежемесячно публикует и новые документы Банка России, и изменения, которые вносятся в многочисленные положения и инструкции, вплоть до замены одного слова или запятой…

И нормативных актов множество, и полномочиями регулятор обладает большими, всё так. Но не хватает очень важного элемента — чтобы каждый сотрудник надзорного органа (а не только руководители) был заинтересован и нацелен на то, чтобы использовать эти полномочия во благо банковской системе и каждому нормальному банку. Причём — и это важно — речь здесь идёт не только о Банке России, но и о других надзорных ведомствах. Я говорю о тех, кто работает «на земле», проводит те же регулярные проверки. Бывает, что такой сотрудник стремится во что бы ни стало «прижать» банк, — ведь за это его никто не упрекнёт. Знаете ли, «синдром Алексеева» у многих засел в сознании. Да и хлопот меньше, чем разбираться в каких-то нюансах и проявлять некоторую — даже в рамках закона — лояльность.

БДМ: Чтобы разбираться в деталях, надо быть, кроме всего прочего, высоким профессионалом.

И эта проблема есть. К сожалению, не все сотрудники надзорных органов и, кстати сказать, судов обладают знаниями и опытом, которые позволили бы им говорить с банкирами на одном языке. Инструкции инструкциями, но надо не только в бумажках разбираться, но и в деле как таковом, иначе очень трудно будет сопоставлять требования нормативного акта и реальную ситуацию. Здесь есть и момент психологический — живые же люди… И видимо, сложно порой избежать желания «самоутвердиться» за счёт того, кто от тебя в данном случае зависит. Но главное всё-таки в том, что чиновник элементарно не хочет брать на себя риск ответственности.

БДМ: Так это не только в банковском надзоре, Гарегин Ашотович. Боязнь ответственности, по-моему, стала просто каким-то проклятьем наших бюрократических структур.

В том всё и дело, что речь идёт в целом о нашем обществе, где, к сожалению, царит тотальное недоверие и презумпция виновности всех и каждого. Особенно это касается того недоверия к бизнесу, которое прочно поселилось в обществе и в регулирующих структурах, отражающих его суть. А на недоверии ничего нельзя построить. Поймите меня правильно: я вовсе не выступаю противником строгих правил для бизнеса или, скажем, для участников дорожного движения. Как раз наоборот: правила должны быть непременно. Но, во-первых, они должны быть разумными, во-вторых — одинаково обязательными для всех и, в-третьих, направленными на то, чтобы общество, экономика развивались, чтобы уровень жизни рос. А вовсе не на то, чтобы все боялись жить, заниматься бизнесом, ходить по улицам…

БДМ: Мне, кстати, очень нравится дословное толкование термина «пруденциальный» — разумный, рассудительный, осторожный.

Так и есть, потому что именно рассудительность и лежит в его основе. Нельзя исходить исключительно из буквы инструкции, потому что она предполагает некую схему, а реальная жизнь всегда богаче любой схемы, даже самой подробной. И надо уметь доверять — но доверие всегда предполагает ответственность. Пока мы не сведём это воедино, эффективность любого надзора будет невысокой. Но для этого рядовой чиновник должен иметь право на принятие решений в пределах своей компетенции и — собственное мнение, если способен подкрепить его вескими аргументами. Это мнение и называется мотивированным суждением, а вовсе не механическая апелляция к инструкции.

БДМ: Тем более что на все случаи жизни написать инструкции, наверное, просто невозможно.

Приведу пример из своей излюбленной дорожной тематики. Как-то в Вене, не разобравшись в знаках, я заехал под «кирпич» и, разумеется, был остановлен полицейским. Он тут же понял ситуацию и без всяких нотаций, и тем более штрафов, показал мне правильную дорогу. Потому что так он понимает своё назначение: в первую очередь помогать. А пресекать и наказывать — лишь тогда, когда видит явный умысел.

Если вернуться к банковской теме, то же назначение у пруденциального надзора: в первую очередь помочь тому, кто без всякого злого умысла, по ошибке или неосторожности оказался в сложной ситуации. Для этих случаев и предназначены предупредительные меры, и в их числе такие, которые вполне могут возыметь действие. Кстати, одна из таких мер предполагает установление дополнительного контроля над работой банка. И скажите мне, как можно, если меры эти предпринимаются, допустить образование «дыры» в десятки миллиардов? Одно из двух: либо изначально банк находился в «особом» положении, либо контроль осуществлялся недостаточно глубокий. И то и другое — не следует допускать, поскольку страдают сотни и тысячи клиентов.

БДМ: И в то же время банки не без оснований жалуются на то, что вынуждены делать кучу обязательной и часто бесполезной работы. Ну, предположим, контроль кассовой дисциплины клиентов с них сняли, но остаются ещё те же сотни и тысячи сообщений в ФСФМ, бо́льшая часть из которых попросту никому не нужна.

Вы знаете, сейчас, перед съездом, мы особенно часто собираемся на встречи с практикующими банкирами — чтобы обозначить наиболее болезненные, острые проблемы, требующие решения. И вот что я слышу едва ли не от каждого: мы готовы выполнять самые жёсткие решения. Но они должны быть адресованы всем без исключения участникам рынка, это раз. И должны быть по существу направлены к достижению какой-то разумной цели. А сейчас мы уже и не понимаем, за что можем быть наказаны и, главное, почему именно за это. Право же, даже не смешно, когда банк штрафуют за две неправильно поставленных запятые — а ведь доходит и до этого. Ну нельзя же и людей, да и самих себя, держать в постоянном напряжении — работа от этого лучше не выполняется. Более того, получается порой так, что в погоне за мелочами без внимания остаётся что-то важное.

Возвращаясь к интенсивности отзывов лицензий, выскажу своё мнение: надо быть предельно аккуратными. Образно говоря, нельзя стабилизировать финансовую систему посредством ковровых бомбардировок. Гораздо больший эффект даёт точечное, направленное воздействие, при котором повышается шанс восстановить разрушенное, раз уж совсем без урона не получилось.

БДМ: На днях мне довелось услышать мнение сразу двух экспертов, которые считают, что до конца года банковский сектор станет беднее на полторы–две сотни банков. Меня этот прогноз поразил, и закралось некое подозрение: а может быть, мегарегулятор просто облегчает себе задачи, убирая с рынка хлопотных поднадзорных?

Здесь, знаете ли, очень сложный замес. С одной стороны, я искренне верю новому Председателю Банка России, которая говорит, что у регулятора нет цели сократить число банков. И понимаю стремление очистить сектор от балласта, хотя и призываю действовать более осторожно. На мой взгляд, лучше было бы использовать санационные и превентивные меры, но об этом мы уже с вами говорили. Но, как мы знаем, есть в ЦБ и на рынке, среди его крупных игроков, сторонники другого мнения, уверенные, что банков в России слишком много, и годами отстаивающие эту точку зрения. Так что, я думаю, здесь сказывается совокупность этих факторов: объективная необходимость наведения порядка и субъективные стремления тех, кто считает уменьшение числа банков на рынке некой панацеей. Только неправильная это идея: на рынке должно быть ровно столько банков, сколько нужно потребителям финансовых услуг. И если у банка есть своя ниша, клиентура, стратегия — пусть себе работает на здоровье. Не говоря уже о том, что и сами руководители Банка России признают бо́льшую устойчивость малых и средних банков, в чём мы, к слову сказать, имели возможность убедиться в кризисные времена.

БДМ: Тем не менее, судя по изложению причин отзыва лицензий, всякий раз находятся весьма веские к тому причины: потеря ликвидности, нарушения 115-го закона, нелады с отчётностью.

Но если продолжить этот ряд и докопаться до первопричин, окажется, что некоторые (если не сказать многие) из этих неудачников по сути оказались загнаны в угол, может быть, в какой-то степени и по своей вине. Но они обращались за поддержкой и, не получив её, оказались, например, вынуждены доначислять резервы, что привело к дефициту ликвидности.

И со 115-м законом не всё так просто, потому что порой основанием для санкций становится элементарное нарушение сроков. Да и с самой формулировкой сомнительности операций надо бы разобраться, потому что сомнительность — не синоним незаконности. Вот если банкир видит явную незаконность транзакции и всё равно её проводит, тогда с него надо спрашивать по полной программе. А сомнительность, знаете ли, предполагает трактовку и в ту, и в другую сторону.

Ведь что сейчас получается: если в банк приходит проверка, от неё ждут только санкций, наказания, редко можно ожидать помощи. Между тем чаще всего требуется, что называется, взгляд со стороны, который может обнаружить первые признаки каких-то, возможно, отдалённых проблем. И наказывать тут не надо, порой достаточно совета, рекомендации, предупреждения. Может быть, и реальной помощи. Тогда это будет действительно пруденциальный надзор. Но для того чтобы он стал таковым, надо менять саму его парадигму и уходить от взаимного недоверия.

БДМ: И снова мы с вами вышли за рамки сугубо профессиональных проблем, потому что, говоря о банковской системе, вы, как мне кажется, всё время говорили и о нашей экономике, и об обществе в целом.

И это вполне естественно — проблемы банковской системы отражают состояние общества. А нашему обществу точно так же требуется сейчас парадигма доверия.

Я уверен: мы — банковская система, да и само общество — уже доросли до того, чтобы созидать, доверяя друг другу, а не видя в каждом встречном врага или мошенника.

Беседовала Людмила КОВАЛЕНКО