Анастасия Бордовских: «От одной мысли, что между нами может заново вырасти стена, становится не по себе» A− A= A+

Какую роль в российско-европейских отношениях сыграла ситуация на Украине, по какой причине попытки наладить диалог между странами не увенчались успехом, есть ли еще надежда на возобновление их сближения и от чего сегодня зависит будущее России, журнал «Юрист спешит на помощь» узнал у Анастасии Бордовских – кандидата политических наук, старшего научного сотрудника кафедры политического анализа факультета государственного управления МГУ имени М.В. Ломоносова.

«Поводов для сближения достаточно, полного разрыва отношений с Россией в Европе не желает никто»

– Какое событие можно назвать переломным в отношениях между Россией и Западом? Когда они начали переоценивать и переосмысливать значимость друг друга? Откуда пошло это глубокое недоверие друг к другу?

– Однозначно события 2014 года. Причем не столько даже присоединение Крыма, сколько вооруженный конфликт на Донбассе. Мне кажется большой ошибкой постоянное употребление в России самого этого собирательного слова «Запад». У России своя история взаимоотношений с Европой, Восточной и Западной, с США и Канадой, с Японией – и она далеко не одинакова. Да, бессмысленно отрицать, что сегодня Россия стоит особняком по отношению ко всем ним. Я боюсь, что ситуация даже хуже: Россия стоит особняком практически ко всему миру. Когда резолюцию по Украине поддерживают 140 стран и 38 воздерживаются (а воздержание совсем не означает поддержки), то сложно с этим спорить. И дело здесь ни в недоверии, ни в переоценке или переосмыслении значимости, а в переходе определенной черты, которая для всего западного полюса, практически для всего мира, расположена на одинаковой долготе и широте.

Если копнуть более глубоко, то надо разделить «Запад» хотя бы на Европу и Америку, и анализировать эволюцию наших отношений с каждой по отдельности. В случае США разговор, скорее, не о недоверии, а о конфронтации, которая постоянно нарастала с 2000-х гг. и достигла своего пика в последние несколько лет. С Европой ситуация намного сложнее и неоднозначнее. Здесь много недопонимания, которое уходит корнями в историю, но и много общего, что нас объединяет и делает переживаемый сегодня разрыв особенно болезненным.

– Были ли за все эти годы пути для диалога и точки сближения? По какой причине нам все же не удалось вступить в диалог?

– Однозначно да. Хотя мы и слышим сегодня о европейском отношении «свысока» к России, к ее общественно-политическому сознанию, менталитету и традициям, мне сложно с этим согласиться в полной мере. Да, есть в Европе группы интересов, партии и движения, определенные срезы общественно мнения, которые открыто демонстрируют свое негативное отношение, а в некоторых случаях и презрение. Однако их меньшинство. Да, после 2014 года политический диалог с Европой существенно усложнился, с США – он перешел в конфронтацию, но Россия по-прежнему была интегрирована в мировой экономический, социальный и культурный обмен. В ней колоссальное присутствие иностранного капитала, в том числе среднего и малого бизнеса, которые привнесли огромный вклад в развитие наших производственных мощностей и которые продолжали его развивать и в режиме санкций после 2014 года. Сколько раз мне приходилось слышать от европейских коллег, ученых и политиков вплоть до начала специальной военной операции, что разрыв с Россией немыслим. Уважение к нашей культуре и истории не может вызывать сомнений. Наших артистов, музыкантов и художников приветствуют всегда и везде. Число российских студентов и преподавателей в иностранных вузах на протяжении всех последних лет только росло. Выставку морозовской коллекции в Париже, которая закрылась 3 апреля, посетило 1,25 млн человек, что само по себе свидетельствует о близости и любви европейцев к России.

Я думаю, что точек для сближения, для диалога с Европой было более чем достаточно, а вот желания наладить этот диалог – нет. Готовности к компромиссам – тоже нет. В результате происходило накопление обоюдных претензий, непонимания, элементарно обид, которые в определенных обстоятельствах, переполняют чашу, и вернуть их обратно в закрытый ящик уже гораздо сложнее.

– Были ли со стороны Европы предприняты реальные, целенаправленные попытки интеграции России в свое, так скажем, жизненное пространство? Если нет, то, как вы думаете, почему?

– Несомненно. Может быть даже они были чересчур настойчивыми. Проблема в том, что Европа так и не поняла, что Россия имеет свою историю и традиции, и в первую очередь сам российский народ просто неспособен разделить все ценности нового европейского общества, полностью интегрироваться, как вы говорите, в их жизненное пространство. Мы очень похожи, но мы разные, и вот этого осознания, как мне кажется, не хватает. Отсюда вытекало много проблем европейских ожиданий, которые мы просто не могли удовлетворить. Им казалось, что мы должны стать такими же, как они, раствориться в общеевропейском идеале, вместо того чтобы искать компромисс совместного проживания и выгодного всем соседского партнерства.

Сегодня речь идет уже не о недопонимании, все гораздо сложнее. Заявления, которые делают наши политики, общественные деятели и журналисты на гостелеканалах (а их резюме регулярно передаются на европейском телевидении) шокируют Европу. Хуже – вселяют ужас ее населению. Как может реагировать на них обычный европейский гражданин? Сегодня, конечно, об интеграции России в жизненное пространство Европы вопроса не стоит, потому что сама Россия исключает этот вопрос из повестки.

– Как вы считаете, есть ли еще надежда на диалог между Россией и Европой? Что могло бы стать поводом для их если не объединения, то сближения?

– Очень на это надеюсь. Россия и Европа связаны между собой веками. От одной мысли, что между нами может заново вырасти стена, становится не по себе. Объединение на самом деле не нужно – ни нам, ни Европе. Однако сотрудничество может пойти только на пользу обеим сторонам. Поводов для сближения достаточно, полного разрыва отношений с Россией в Европе не желает никто, но инициатива сегодня должна исходить от нас. Хоть какой-то сигнал о желании не потерять связь, хотя бы экономическую. В этом смысле и заявления и Дмитрия Пескова, и лично президента страны о поддержке еще продолжающего свою работу на российском рынке иностранного бизнеса очень важны. Их должно быть больше. И они должны быть подкреплены конкретными действиями: созданием благоприятных условий либерального рынка, гарантий прав собственности, государственной поддержки этим компаниям. Европейские инвестиции, включая средний и малый бизнес, работающий на российском рынке – это главный мост, который все еще нас соединяет. Однако всем должно быть понятно, что основная преграда для возобновления сближения – это конфликт в Украине, и от того, сколько он продлится и какие формы примет, зависит сама возможность хоть какого-то стабильного диалога в будущем.

– Эволюция отношений России и Европы – что она вам напоминает?

– Супружескую пару (смеется), в которой и один, и другой – личность, и им очень тяжело принять друг друга, найти компромисс, уважать их различия и искренне радоваться сходствам. И сегодня эта пара переживает крайне тяжелый развод, который ничего хорошего не принесет.

«Иметь одного союзника и партнера – это большой риск»

– Сможет ли Россия компенсировать разрыв с Западом за счет разворота на Восток? С какими рисками и возможностями мы там столкнемся?

– Частично этот процесс уже идет, и не один год. Давайте будем говорить не о Востоке, а о Китае и в какой-то мере об Индии, чтобы называть вещи своими именами. Переориентация экспорта, конечно, возможна, но на это потребуется время, необходимое для создания соответствующей транспортной инфраструктуры. По остальным направлениям – доступу к финансированию, технологиям, частным инвестициями в Россию, Китай не сможет заменить Европу.

Что касается рисков, то вообще иметь одного союзника и партнера – это большой риск. Все же знаем из учебников, что главный метод управления рисками – диверсификация. Более того, я не уверена, что России удастся достигнуть какого-то равновесия в отношениях с Китаем. Риск дисбаланса здесь крайне высок. Рассчитывать на понимание, которого не хватило в отношениях с Европой, тут тоже не следует. Китай – прагматичный игрок. Ему необходим доступ к природным ресурсам нашей страны, в то же время это неплохой рынок сбыта для всего спектра китайского производства.

Политический союзник с ядерным оружием – тоже хороший аргумент для упрочнения геополитических позиций Китая. Но что Россия получит особый статус на мировой арене за счет разворота на Восток – это в чистом виде иллюзия. Сегодня, и особенно после 24 февраля Китай гораздо важнее для России, чем Россия для Китая, и сам по себе этот дисбаланс имеет потенциал для развития множества рисков.

«Мы все больше приближаемся к очень опасной точке невозврата»

– В каком состоянии находится либеральная демократия сегодня? Какие вызовы перед ней стоят? Способна ли она все еще обеспечить глобальную стабильность в современном мире?

– Опять же надо вести разговор не о либеральной демократии как таковой, а о США и Европе отдельно. Соединенные Штаты на самом деле не в лучшей своей форме хотя бы с точки зрения политической и социальной разобщенности. Конфронтация с Россией может быть и есть один из инструментов разрешения их внутренних проблем и поиска хоть какого-то общественного единства. Для Евросоюза то, что происходит сегодня в Украине – колоссальный шок. Многие говорят о том, что теперь Европа окончательно растворилась во влиянии США, однако я думаю, это промежуточный этап. Германия заявила о беспрецедентном увеличении своего военного бюджета до 2% ВВП и о выделении специальным пакета объемом 100 млрд евро. Другие страны последуют примеру. Очевидно, что Европа приняла сегодня курс на стратегическую автономию.

Мы стоим на пороге больших изменений. В каком-то смысле то, что мы переживаем сегодня (и я не говорю только о ситуации в Украине), – один из переломных моментов истории. Мне кажется, что настоящий XXI век начинается именно сейчас. После пандемии коронавируса, на фоне беспрецедентного повышения среднегодовых температур и накануне беспрецедентного финансового кризиса, после которого поменяется вообще все, от нашего мировоззрения до политической системы, в которой мы живем. Либеральные демократии стоят сегодня перед лицом тех же вызовов, что и остальные режимы и, наверное, находятся не на пике своей политической формы, чтобы эффективно им противостоять. Однако сказать, что кто-то готов к этим вызовам лучше них, тоже нельзя.

Поддержание глобальной стабильности зависит не только от либеральных демократий как таковых, но ото всей системы международных отношений. Можно говорить о том, что нам необходим переход к новому глобальному управлению, создание новых институтов, новых правовых механизмов, закрепление новых балансов. Да, я с этим согласна! Мультиполярность современного мира не вызывает сомнений. Еще год назад мы говорили о необходимости нового комплексного договора, открывающего новую эру в отношениях России и Евросоюза. Но, увы, пока таких механизмов нет, и опираться можно только на то, что существует. Дефрагментация системы международных отношений и мировой политики крайне опасна, особенно в период кризиса, который еще далек от своего завершения, поэтому сегодня только уважение той системы, которая существует, хоть в какой-то степени гарантирует поддержанием мирового порядка.

– Понятно, что прогнозы сегодня не имеют смысла, но все же хочется вас вот что спросить: по каким сценариям развития может пойти Россия?

– Все зависит от тех решений, которые будут приняты в ближайшее время. Будущее России зависит от того, как будет развиваться сегодня конфликт в Украине и в каких временных рамках. Если рассматривать все происходящее как большую игру, то мяч еще пока на нашей стороне, и исход игры будет зависеть от того, как мы им распорядимся. Проблема в том, что отведенное для решений время стремительно сокращается, мы все больше приближаемся к очень опасной точке невозврата. Хотим ли мы этого для нашей страны? Я – однозначно нет.

– С какими чувствами и ожиданиями вы сами заглядываете в будущее?

– Как завещал Ленин, с верой в светлое будущее.