Михаилом Матовников: Рост будет, но не такой, как вчера A− A= A+

Банковский форум в Сочи тем и отличается, что в перерывах можно одинаково успешно поговорить о том, как правильно варить раков, и о макроэкономике. Вот и наш разговор с Михаилом МАТОВНИКОВЫМ, старшим управляющим директором — главным аналитиком Сбербанка РФ, начался с чисто эмоциональной оценки одного из выступлений перед кофе-брейком. Из него действительно вытекала весьма спорная мысль, будто главное в инфляционном таргетировании — чтобы курс рубля был плавающим. Беседа, однако, пошла вглубь, и я включил диктофон.

Мы в очередной раз наступаем на грабли — запускаем реформы, не потрудившись объяснить населению и бизнесу их цель, сформировать правильные ожидания.

Инфляционное таргетирование — последняя модная технология снижения инфляции, которая была применена в разных странах — от развитых до развивающихся. Её схема достаточно проста: через высокую ключевую ставку удерживать процентные ставки на высоком уровне. В результате будет поддерживаться высокий спрос на депозиты (соответственно, и население, и предприятия будут меньше тратить, снижая инфляционное давление), а одновременно — высокая ставка кредитования, что будет сдерживать его рост, в том числе и рост внутреннего спроса. При этом принципиально важно не просто снизить темп инфляции, а удержать его на минимальном уровне, поэтому жёсткая политика не заканчивается с достижением цели по инфляции, но должна длиться ещё пару лет после.

БДМ: И что же из этого должны в первую очередь уяснить для себя действующие экономические субъекты?

Для субъектов экономики важнее всего сейчас понять, что эта политика — надолго. А большинство сидящих в зале ожидают скорого снижения ставки и надеются на инфляцию, которая позволит «размыть» долю проблемных кредитов за счёт нового кредитования.

Между тем из официальных документов Центрального банка вытекает, что до момента достижения целевой инфляции (на уровне 4%) предполагается поддерживать реальную ключевую ставку на уровне 3–4%, а после достижения цели ставку можно снизить до 2–3% в реальном выражении. Это значит, что при достижении к концу 2017-го заявленной цели в 4% инфляции ключевая ставка будет 7–8%. Вроде бы снизится, но для экономики изменится не так много. Сейчас примерно такое же соотношение: при инфляции 6,9% ЦБ снизил ключевую ставку с 10,5 до 10%, то есть в реальном выражении ставка снизилась с 3,6 до 3,1%. Но при этом сообщил, что пересматривать ставку будет только в I–II кварталах 2017 года (не раньше 3 февраля — первого заседания Совета директоров по вопросам ДКП). К тому времени реальная ставка скорее всего приблизится к 4%.

 

БДМ: И что на практике это будет означать для банковской системы?

Почему будет? Это уже происходит. О начале жёсткой денежной политики можно говорить с начала весны 2016 года. До этого ключевая ставка в целом повторяла движение инфляции, но с августа 2015-го её снижение замедлилось, с весны — ставка стала устойчиво положительной.

Этот момент совпал с погашением задолженности перед ЦБ крупнейшими банками, что создало условия для снижения депозитных ставок. Теперь, когда не надо больше гасить дорогие пассивы, а кредитование растёт медленно, спрос на привлечённые ресурсы стал падать, а за ним и ставки привлечения в крупнейших банках.

Причём падение ставок в основном коснулось депозитов физических лиц. Депозиты юридических лиц в большей степени связаны с ключевой ставкой: банки могут привлекать «короткие» депозиты юрлиц и размещать их «накоротке» в Банке России по депозитной ставке (ключевая — минус 1%) и даже выше — на депозитных аукционах.

С кредитованием всё сложнее. Та же депозитная ставка задаёт минимальный уровень безрисковой ставки, от которой считается экономика кредитования: ставки привлечения могут падать — но кредитовать дешевле нет смысла, если всегда есть возможность размещать средства в ЦБ, не принимая никаких рисков.

В итоге для лидеров банковской системы это автоматически означает рост маржи, так как денежная политика поддерживает высокую ставку кредитования и не препятствует снижению депозитных ставок. Особенно выражен эффект у розничных банков (срочное привлечение от юрлиц остаётся сравнительно дорогим).

Для остальных банков ситуация резко отличается. Высокий уровень дефолтов банков ведёт к снижению доверия кредиторов и — к оттоку пассивов. Для привлечения средств приходится держать высокий уровень депозитных ставок как по средствам граждан, так и по депозитам юрлиц. Клиенты давно поняли, что частные банки вымирают с темпом 12–13% в год, и добровольно из них уходят, дополнительно осложняя положение оставшихся игроков.

В результате у крупнейших банков ставки кредитования постепенно приближаются к уровню ключевой ставки, а стоимость привлечения быстро падает из-за снижения стоимости депозитов физлиц, роста привлечения средств юрлиц до востребования, по мере бегства клиентов из банков, воспринимаемых как рискованные, и начавшегося отказа от дорогих депозитов юрлиц. В итоге — маржа расширяется.

У прочих банков стоимость привлечения средств приближается к ключевой ставке снизу, а стоимость кредитования из-за конкуренции с крупнейшими банками приближается к ключевой ставке сверху. Поэтому мы имеем очень медленное восстановление или даже сокращение маржи в этой группе банков, которое опять-таки только усиливает дефолтность небольших банков и процессы концентрации.

Крупнейшие, казалось бы, могли радоваться: у них расширяется маржа. Но на деле им гораздо выгоднее сейчас развернуть кредитование. Хотя спрос на кредиты остаётся низким.

 

БДМ: Но ведь не только банкиры — все, кто связан с экономикой и «внизу», и «наверху», ждут сегодня роста кредитования.

Сейчас единственный растущий сегмент — это ипотека. Здесь рост не только номинальный, но и в процентах к ВВП. При этом этот сегмент пользуется поддержкой и правительства, и ЦБ.

Не так с потребительским кредитованием. На этот сегмент рынка высокий уровень ключевой ставки не особо действует: там ставки и так очень высокие. Для сдерживания роста этого рынка ЦБ готов применять меры не только денежной политики, но и пруденциального надзора — повышая требования к капиталу и нормативам его достаточности, уровень резервирования, ускоряя внедрение Базеля III. Классический пример — повышение коэффициента риска со 100 до 110% по потребительским кредитам, выдаваемым по ставкам от 25 до 35%. Примечательна мотивировка этого решения: «в этом секторе начинают наблюдаться признаки оживления».

Сдерживание кредитования, конечно, сдерживает внутренний спрос и, как следствие, экономический рост. Снижение инфляции всегда сопряжено с жертвами, но в текущих условиях эти издержки, возможно, будут не столь велики, как в иных обстоятельствах, а перспектива достижения целей инфляции, напротив, повышается.

В IV квартале экономический рост всё же начнётся — его уже ничто не сможет предотвратить, кроме очередного сильного внешнего шока. А Банк России сможет записать рост в свой актив, так как условия для роста были созданы именно благодаря его политике.

 

БДМ: То есть кредит доверия к ЦБ ещё более вырастет. Кто сможет разобраться в истинных стимулах и тормозах?

Прежде всего, я не сторонник тех, кто считает цель снижения инфляции неверной, хотя ЦБ, на мой взгляд, делает мало, чтобы объяснить её. Снижение инфляции — цель, безусловно, полезная. Когда именно этим заниматься — на стадии роста или падения? — вопрос для дискуссии. А мы живём в конкретной реальности, и она отличается рядом обстоятельств, которые гораздо важнее для ответа.

Во-первых, инфляция всё равно бы упала: после резкой девальвации, которая всегда происходит с «перехлёстом», и роста цен инфляция всегда падает.

Во-вторых, снижать инфляцию в кризис, в условиях и без того низкого спроса гораздо проще, чем в условиях быстрого роста, когда сдерживание спроса должно быть очень сильным, а сама политика становится очевидным фактором экономического спада, что делает её проведение намного более трудным по политическим причинам.

В-третьих, инфляционное таргетирование не мы придумали, его уже испытали многие страны. При этом международный опыт показывает и условия, когда эта политика может оказаться наименее эффективной. Самый большой фактор риска — открытый счёт капитала. Рост реальных процентных ставок ведёт к притоку капитала, что укрепляет национальную валюту, усиливает импорт, ведёт к «пузырям» на финансовых рынках и в итоге — грозит новым финансовым кризисом. Надо признать, что у нас случилось бы то же самое — если бы не санкции. Они сдерживают приток капитала, что в данном случае замечательно.

 

БДМ: Отток, кстати, тоже упал в 5 раз, и регулятор тут же записал это в свой актив.

Ну это — как водится. Важно, однако, зафиксировать, что открытый счёт капитала — главный вызов политике инфляционного таргетирования. Если бы у нас сохранялись те же условия, как в 2013-м, но реальный уровень ставок был бы на текущем уровне, то в страну притекло бы столько миллиардов долларов — даже сказать страшно. Но этого не случилось, и регулятору удаётся без труда сдерживать рост денежной массы. Да и в целом — сложившиеся благодаря санкциям отношения с внешним рынком оказались более чем благоприятными для реформ: ограничения на импорт, на движение капитала и другие помогают «затыкать дыры» с разных сторон. При этом инфляция падает сама, по своим внутренним причинам. И на таком «подаренном» нам изоляционном тренде издержки дезинфляции становятся не очень большими. Возможно, и впрямь сейчас — самый удобный момент для проведения этой болезненной операции.

 

БДМ: Но нужно хотя бы понимать, ради чего «терпим боль»?

С этим-то как раз всё понятно: открывается, наконец, возможность привести в порядок всё финансовое хозяйство. Известно, что главные факторы роста цен в экономике — индексация тарифов госмонополий и необоснованно завышенные социальные обязательства. И только опустив инфляцию до нормального уровня и зацепившись за этот якорь, можно всерьёз заниматься индексацией и пенсий, и тарифов, и всего остального. Так вот сегодня этот свет в конце тоннеля не только виден, но и выход из него становится реальным.

Низкая инфляция — это ещё и намного меньший размах колебаний инфляции. Например, если волатильность уровня инфляции будет 25%, то при средней инфляции 10% это означает разброс от 7,5 до 12,5% в год, а при инфляции 4% — от 3 до 5% в год. В первом случае немного сложнее прогнозировать финансовые потоки инвестиционных проектов, договариваться о долгосрочном финансировании или, напротив, привлекать долгосрочные ресурсы. При низкой инфляции становятся осмысленными накопительные программы страхования жизни, пенсионные накопления, в то время как высокая инфляция такие накопления быстро обесценивает.

 

БДМ: Вы выстроили очень непростой для понимания путь: от критической части анализа до оценки ситуации как дара Божьего, и впору радоваться, что так крупно повезло. Но на практике, насколько я понимаю, впереди по-прежнему трудные годы. И если это правда, то как действовать в таких условиях?

Первое и главное для банкиров и экономики в целом — с открытыми глазами понимать, что происходит и будет происходить в среднесрочной перспективе. Потому что большинство дискуссий сводится к простому требованию: снижайте ставку и облегчайте нам жизнь. Скорее всего, это не произойдёт.

Но тогда и бизнес нужно выстраивать под долгосрочные условия ограничения жёсткой денежной политики. Очевидно, что стратегии частных банков и государственных в таких условиях будут радикально отличаться.

Второй важный момент — есть сектора экономики, где расширение кредитования регулятора меньше беспокоит. Скажем, ипотека. Другой нюанс: инфляционное таргетирование жёстко работает на рублёвых операциях, а в валютном кредитовании свободы больше. И ставки здесь уже довольно сильно упали, можно конкурировать с займами из-за рубежа. Хотя сами заёмщики, даже экспортёры, начали выходить из валютных кредитов. Значит, нужно искать баланс, но ниша-то есть.

 

БДМ: Всё это для крупных банков. А как жить остальным?

Боюсь, что будет непросто. Очевидно, что средним и небольшим банкам придётся снижать реальную стоимость пассивов в условиях длительного периода высоких ключевых ставок. Ну и само собой — сокращать операционные издержки. Вряд ли всем удастся с этим справиться.

Главный парадокс, однако, заключается в том, что лидеры среди региональных банков могут оказаться в хорошем положении. Они смогут наращивать кредитование: увеличить портфель в отдельной нише всегда проще, чем большому банку. И если взять список тех, кто сегодня быстрее всех растёт, то там главным образом — регионалы. Они сумели сбалансировать активы и пассивы, а в условиях сохранения доверия клиентов у них возникла возможность выбирать себе лучших заёмщиков и привлекать пассивы. Плюс рынок ипотеки и МСБ.

Правда, кредитование малого и среднего бизнеса нуждается в очень серьёзных инновациях — того же порядка, что и запуск потребительского кредитования «Русским стандартом». Нужна новая бизнес-модель, которая бы решала задачи риск-менеджмента и одновременно развивала сегмент некредитных услуг.

По существу предстоит на практике найти ответ на сакраментальный вопрос: сколько банков нужно России? В принципе — никто не обречён. Но дождаться, когда снова можно будет опять работать, как раньше, уже не получится. Впереди полтора года очень высоких ставок, а потом ещё пара лет просто высоких, но — уже при низкой инфляции. А это значит, что управленческие и бизнес-ошибки не удастся покрывать инфляционным эффектом. И из этих жерновов окрепшими выйдут те, кто уже сегодня сумеет грамотно и объективно оценить перспективу и начнёт выстраивать под неё свой бизнес. А лучше бы это было сделать вчера.

 

Беседовал Виталий КОВАЛЕНКО