Павел Самиев: В поисках добрых примет A− A= A+

Разговор с управляющим директором НРА, партнёром НАФИ Павлом САМИЕВЫМ я начала с того, что высказала тайные желания. Впрочем, не такие уж тайные и уж точно — не только мои. Очень хочется перемен. К лучшему, разумеется. Чтобы кончилось, наконец, топтание на месте — и начался бы рост, пусть небольшой, но явный, а не «в пределах статистической погрешности»… Может быть, поэтому некоторые эксперты ещё во второй половине прошлого года намекали, что, мол, оживился кредитный спрос — «и это добрая примета».

БДМ: А как на самом деле, Павел? Есть обнадёживающие изменения, скажем в сфере кредитования реального сектора?

А это смотря с каким периодом сравнивать. Потому что если мы возьмём весь 2016 год по сравнению с предыдущим, то сдвиги есть — вы вспомните только кредитную заморозку первого полугодия 2015-го. И конечно, весь прошлый год (а особенно вторая половина) — более «живой». Хотя далеко не во всех отраслях и сегментах. Ведь кредитование имеет смысл лишь в том случае, если ставка не превышает базового уровня рентабельности, — а много таких предприятий вы найдёте сегодня в стране? Тем не менее они есть — в той же нефтехимии, в производстве бытовой техники, электроники, автокомпонентов — причём идёт эта продукция в основном на экспорт, что само по себе показательно…

 

БДМ: …При нашей-то укоренившейся привычке считать Россию бензоколонкой, и ничем больше. Но, кстати, если заговорили об экспорте, то как уйти в сторону от успехов агропромышленного комплекса?

В АПК, как и в лёгкой промышленности, как раз в большей степени развивается процесс импортозамещения — понятно, что здесь сказывается солидная поддержка государства, но деньги-то не в песок уходят, есть результаты, и они радуют.

Но на самом деле всё не так однозначно. Начнём с того, что далеко не всегда расширение производства, особенно в экспортных сегментах, идёт за счёт привлечения кредитных ресурсов, — чаще акционеры инвестируют в развитие собственные средства. И пусть это не активизирует кредитный процесс, зато позволяет компаниям развиваться.

Что касается малого и среднего бизнеса — то это в основном торговля и посредничество. И именно они дают, я думаю, процентов 90 всего спроса на кредиты, что и понятно: оборачиваемость быстрая, деньги, как правило, нужны «короткие» и не очень большие.

Да и в целом статистика по корпоративному кредитованию положительная, рост есть. Но — слабый, особенно если сравнить с ипотекой, где прирост превысил 40%.

 

БДМ: Ну, об ипотеке разговор особый, вернёмся к нему чуть позже. Пока с кредитами не всё ясно: с одной стороны, рост есть, с другой — уж очень он неприметный, чтобы можно было говорить о прочной тенденции.

Цифры — штука лукавая. Если судить по крупному бизнесу, то там в 2014–2015 годах картина была лучше, но — надо понимать, что за счёт валютной переоценки. Сейчас доля валютных кредитов всё меньше и меньше, а доля рублёвых — едва ли не максимальная за обозримый период.

 

БДМ: Это хорошо или плохо?

Это — так. Предпочёл бы обойтись без оценок. Когда боялись дальнейшей девальвации, перекладывались в рубли, сейчас рубль укрепляется — есть шансы у валютных кредитов. Это ведь не ситуация, а процесс, где составляющие постоянно меняются, с ними меняются и инструменты. Сказался в пошлом году и переход многих крупных компаний с западного фондирования на российское. А это значит, что кредиты в рублях подорожали, что в целом сказалось и на динамике кредитования.

Если же вернуться к вашему вопросу о том, есть ли оживление кредитования, то да — процесс идёт, мы сдвинулись с той точки, где находились в 2015-м. Так или иначе, а бизнес, особенно средний, вынужден был адаптироваться к ситуации, как-то планировать не только завтрашний день, но и среднесрочную перспективу. Иными словами, горизонт планирования увеличился. И это уже совсем другая история, когда все боялись и всё замораживали. Тут уже чувствуется некоторое движение.

 

БДМ: В оговорке о «некотором» движении не чувствуется особого оптимизма по поводу развития ситуации. Его и впрямь нет?

Я бы сказал: больше реализма. Потому что никакого поворота, рывка нет, и пока не предвидится — слишком много накопилось проблем, которые надо было решать давно, но всё откладывали. Поэтому, кстати, и кредитный рост такой слабый — компании берут не на развитие, а для того, чтобы поддержать status quo — перекредитоваться, например. Или пролонгируют прежнюю ссуду. Это, возможно, и создаёт видимость движения, но на самом-то деле — только видимость… Просто просрочка — явный признак проблем, а та же пролонгация — слегка завуалированный.

 

БДМ: То есть стрессовых активов у банков сегодня как минимум вдвое больше, нежели показанная просрочка?

Примерно так. И это тоже — сегодняшняя данность. Конечно, просроченный (пусть и пролонгированный) кредит — это плохо, но он даёт предприятию шанс выбраться из сложной ситуации — и это хорошо. И чем больше компаний «выплывет» с помощью реструктуризации кредитов, тем лучше для всех — и для банка, и для экономики, и в конечном счёте для регулятора. Потому что банкротство — это необратимо, и его использовать надо выборочно, а вообще-то применять более тонкие механизмы санации предприятия.

 

БДМ: У кого сейчас более или менее прилично идут дела в неторговых отраслях? Ведь у кого-то же есть шансы на подъём?

Если исходить из сценария ослабления рубля после его кратковременного укрепления (я здесь не о шоках говорю, а о плавной девальвации), то преимущество будут иметь как раз те отрасли, о которых я уже говорил: электроника, бытовая техника (причём не только сборочные бренды, но и «родные»), производство комплектующих для большого числа отраслей, некоторые понятные продукты нефтехимии, те же самые автошины. То есть все сегменты, которые уже в 2016-м показали довольно высокую инвестиционную активность и которые в том числе ориентированы на экспорт. Вы вот, к примеру, знаете, что в России выпускают очень популярные ударопрочные сапфировые стёкла для гаджетов и часов? И у России на мировом рынке здесь очень большая доля, между прочим. Да, мало кто знает, а это так… А экспортная составляющая для нашей экономики очень важна, это же ясно.

И здесь есть значимые нюансы. Для тех же сапфировых стёкол рынок нужен куда шире, чем наши малонаселённые просторы, — а если есть экспортное качество, расширяется и рынок. И даже там, где у нас не было технологических преимуществ, мы всё равно выиграли от ослабления рубля и даже, в известной степени, от санкций и контрсанкций.

 

БДМ: Печалит то, что зачастую и технологии заимствованные, и оборудование привозное, и комплектующие экспортные…

Где-то, возможно, действительно разумнее было бы обходиться своими силами, но, с другой стороны, не превращать же свою экономику в некое натуральное хозяйство — бананы с ананасами всё равно ввозить придётся. И технологии, и станки — почему нет? Важны пропорции. Пока они нарушены не в нашу пользу, но шансы выправить ситуацию всё равно остаются. Локализация производства — тоже, конечно, полумера, но надо понимать, что и прибавленная стоимость, и рабочие места остаются здесь, в России.

Надо выходить и на следующий этап — самим разрабатывать и внедрять, чтобы всякий раз российские достижения не «эмигрировали». Но для этого, снова скажу, нужен совсем другой горизонт планирования, не такой короткий, как сейчас у большинства компаний.

 

БДМ: Кто должен планировать? «Невидимая рука» рынка? Государство? Совет директоров компании?

Тот самый случай, когда однозначного ответа быть просто не может. Да, очень нужна ориентация на рынок. Да, компании должны располагать хорошими маркетинговыми службами. Да, от государства время от времени должны быть какие-то сигналы, если речь идёт о госзаказе.

Но вообще-то планирование должно быть основой деятельности любой частной компании, ведь «бизнес-план» — это не просто красивый термин, а целый комплекс, включающий и мониторинг рынка, и отслеживание технологических трендов в мире, достижений фундаментальной науки, действий конкурентов и много чего ещё.

Главным «плановиком» должен быть инвестор — ведь он вкладывает свои деньги и должен достаточно чётко понимать, когда эти средства начнут возвращаться и приносить прибыль. А вот чиновник ни в коем случае не должен решать, куда и во что инвестор должен вкладывать, разве что, действительно, выдавать рынку некие сигналы, индикаторы, основываясь на мощном механизме статистики — только всё-таки реальной.

Идеальная схема такая: потенциальным инвесторам — доступная неискажённая статистика, и на её основе они планируют свои вложения. Государство же планирует лишь госзаказ, не более того — основываясь на потребностях государства и возможностях бюджета.

 

БДМ: Хорошо, но тогда интересно, кто и как планировал рекордный ввод жилья, если в то же самое время падали реальные доходы населения? Ну стоят дома, а кто в них жить будет? Тем, кто нуждается в квартире, ипотека за 12% годовых (это в лучшем случае) — дороговата, разве нет? А если рубль продолжит девальвацию?

Сначала о девальвации. Как ни странно, но плавное ослабление рубля в пределах инфляции не так уж страшно. Корзина товаров массового потребления приобретает «внутренний характер», и как раз для людей со средними доходами и ниже — особых проблем не создаёт.

Теперь об ипотеке. Спрос на неё накапливался довольно долго, программа господдержки эти ожидания только подогревала — отсюда и прошлогодний рекордный рост ипотеки. Впрочем, и до этого рекорда почти всё время шёл поступательный рост, то замедляя, то ускоряя темпы. Основным потребителем был средний класс, и спрос был в основном на жильё среднего класса. Все произошедшие с 2014 года события сместили этот спрос в сторону «совсем» экономкласса — если в столице, то уже не на окраине, а за кольцевой, в отдалённых районах. Да и сама структура спроса поменялась: теперь в ходу квартирки однокомнатные, студии, так называемые квартиры «с одной спальней», когда более или менее просторная кухня заменяет и гостиную, и столовую, и кабинет. Вот за счёт этого сегмента, на мой взгляд, и образовался прошлогодний ипотечный и строительный бум. Другое дело, что сейчас возникла проблема инфраструктуры, а отложенный спрос в этом году будет удовлетворён. Следующего ипотечного бума придётся подождать… Хотя для банков это очень хороший, малорискованный бизнес.

 

БДМ: Раз уж мы добрались до банков, интересно было бы узнать, что ждёт наш многострадальный сектор в 2017-м?

Я скажу так: даже в шоковые, кризисные периоды всё равно наблюдаются позитивные перемены в банках — с точки зрения технологичности, качества обслуживания, линейки продуктов. Сектор не стоит на месте, это точно. Особенно хорошо эти перемены заметны в рознице. И конечно, банки будут меняться в этом направлении и дальше, захватывая уже и корпоративный сектор, и бэк-офис. Превратятся ли они в IT-компании, предоставляющие банковские услуги, — это ещё вопрос. Но меняться банки будут.

Вряд ли нынешний год покажет такие благостные цифры по прибыли, рентабельности и прочим параметрам, как 2016-й, там больше конъюнктуры, нежели реальных успехов. В этом смысле 2017-й будет выглядеть поскромнее, уверен. Кредитный спрос не слишком расширяется, комиссионные доходы даже падают… Можно ожидать каких-то больших сдвигов? Хотелось бы, но что-то сомневаюсь. Полагаю, что для банковской системы это будет год относительной стабильности.

 

БДМ: Павел, но мы же прекрасно понимаем, как органично стабильность обращается стагнацией. И в канун нового года была некая надежда на поворот. Но теперь вот я думаю: а нужен он, этот поворот?

Поворот нужен, если подразумевать под ним достаточно интенсивное изменение экономической политики. Реформы необходимы — кто же с этим станет спорить? Если перевести на обычный язык, то надо убрать с пути бизнеса всё, что ему мешает: от административных барьеров до излишней фискальной нагрузки. И с этим теоретически никто не спорит, разве что Минфин по части налогов… А самое главное — нужен горизонт планирования. Нельзя жить, не понимая, что ждёт страну через год, два, пять. И в какую, собственно, сторону она движется. Если это поворот — да, он необходим.

 

Беседовала Людмила КОВАЛЕНКО