О сретении двух Церквей, Гегеле и мировой повестке A− A= A+

Папа Климент и Патриарх Кирилл встретились по-русски — троекратным целованием, а расставаясь, двукратно поликовались, как принято в Европе. И даже если бы не было совместной декларации, одной этой «картинки» довольно, чтобы понять: тысячелетняя взаимоизоляция завершилась. Подчёркивая равновеликость двух иерархов, их встреча признаёт и равноценность двух цивилизаций, выросших от одного корня. Только на этой основе возможно их со-трудничество, способное преодолеть великую беду дома, расколовшегося в самом себе и ставшего в итоге лёгкой добычей…

Когда-то в далёком детстве я с удивлением узнал, что главная площадь страны названа Красной не по цвету национального флага, а потому что красивая. И белоснежный осётр по той же причине зовётся красной рыбой, и главный угол в доме тоже — красный. Это особое, сакральное восприятие красоты в русском языке долгие годы мне не давало покоя. И сейчас я радуюсь, когда слышу, как ведущий ток-шоу, выслушав остроумный выпад оппонента, говорит: «Красиво».

Красота — чувственное восприятие гармонии, в отличие от разумной математической симметрии. Собор Василия Блаженного асимметричен. И как красив! На тех же принципах возник русский модерн — концентрированное проявление нашей ментальности, превратившей эклектику в гармонию. А вслушайтесь в слова Суворова: «Мы — русские, какой восторг!» Вряд ли кому-либо удастся выявить в них логику. Но как цепляет. И не требует никаких пояснений.

А вот Гегеля Россия так и не смогла родить. Не было у нас «классической немецкой философии», которая замахнулась на задачу — в принципе неразрешимую: поверить алгеброй гармонию. Не решила, конечно, но прорыв разума пришёлся как нельзя кстати нарождающемуся капитализму с его опорой на житейский прагматизм. Такое сочетание породило спрос на науку и помогло воплотить формулы механики в машинное производство, которое можно повторять снова и снова. Была открыта дорога техническому прогрессу, а разум — возведён в абсолют. И это тоже ментальность.

Пётр, конечно, подобными глупостями не заморачивался. Он просто выписывал в страну толпы европейцев — строить корабли и города, закладывать основы русской науки. А Екатерина и вовсе устроила немцам массовое переселение в необъятные степи Поволжья. Многие из приглашённых прижились, приняли православие и искренне служили новой родине, почитая за честь отдать за неё жизнь. Поэтому мы нисколько не удивляемся, что Антон Антонович, лицейский друг Пушкина, носит фамилию Дельвиг.

За такую открытость России не раз приходилось платить. В эти дни мы вспоминаем многочисленные войны с Турцией и гордимся, что их выиграли. Но ведь все они были затеяны с подачи «друзей» — англичан, французов, немцев. В этом противостоянии нация обретала свою идентичность. И не только на поле боя. Приглашая итальянцев, чтобы построить Кремль и европейские дворцы, мы не забывали, что и сами умеем возводить красоту не хуже, хотя и другую. Такой замес, внутренняя столетняя война западников и славянофилов, лояльность к укладу жизни национальных окраин — всё это формировало иную, отличную от Европы цивилизацию. И совершенно гениально это проступает в есенинском образе первопрестольной: «Золотая дремотная Азия опочила на куполах…»

Да, гегелевская пирамида мироустройства многогранна, логична и даже красива. Но — при необсуждаемом условии: слабый подчиняется сильному. А этот-то принцип как раз и сломался. Кризис, в который всё глубже погружается мир, вначале называли финансовым, потом экономическим, а теперь уже все сходятся, что он системный. Но очевидным это было и раньше, когда запускали в оборот термины «постиндустриальное общество», «постмодернизм». Ключевая в них — приставка «пост»: мы уже знаем, что система себя изжила, но не понимаем, что придёт ей на смену. С тех пор уверенность в нежизнеспособности формулы «золотой миллиард против всех остальных» только укрепилась, а знаний не добавилось.

Между тем ещё в 2007-м в мюнхенской речи Путин обозначил и новые принципы, и контуры мира, который можно построить на их основе. Не услышали. Точнее, не захотели, а для верности подтолкнули Грузию к военной провокации. Тогда, собственно, и возникло понятие — «побуждение к миру агрессора». Военными средствами, раз уж другого языка он не понимает. Сегодня Россия умело использует этот инструмент, сочетая его с высоким искусством дипломатии. И всё чаще наши цивилизационные подходы торжествуют при формировании мировой повестки дня.

…Не так давно наш президент заметил, что идеология нам не нужна, а вполне достаточно естественного патриотизма. Очень хочется верить, что вырвалось это в запале дискуссии. Безусловно, и патриотизм, и православие — великие силы. Но никогда страна так не нуждалась в хорошей теории, которая бы осмыслила прошлое и помогла провидеть наше будущее.

Виталий КОВАЛЕНКО