«Время связывает историю с точными науками» A− A= A+

Павел КУЗЕНКОВ — известный историк, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Церкви исторического факультета МГУ им. Ломоносова. Автор работ в области византиноведения, церковной истории, исторической хронологии.

БДМ: Историческая хронология как отдельная область знания воспринимается непривычно. В чём её значение?

История — необычная наука. Она имеет дело с поступками людей, а потому плохо поддаётся математизации. Это, конечно, затрудняет задачу учёных, заставляя спорить о самом статусе истории как науки, о её возможностях и т.д. Для меня как для человека с первым техническим образованием ясно, что отказ от системного подхода к истории, от разработки её теоретического фундамента лишает её статуса научной дисциплины. Задача науки прагматична: это всегда ответ на вопрос «что будет, если…». Ради этого ставят опыты физики и химики, трудятся в лабораториях биологи, всматриваются в небо астрономы и т.д. Перед историком открывается особая «вселенная», особый вид «опыта» — это прошлое человечества, записанное в источниках самого разного типа: от летописей до годовых колец на срезах древних брёвен. Извлечь из всего этого богатства необходимые знания, а главное, дать им научную интерпретацию — непросто. И первым делом нужна какая-то единая системная основа. По счастью, такая основа есть. Это — время. Время — явление физического мира и связывает историю с точными науками. Более того: причинно-следственные отношения для истории (как, впрочем, и для любой науки) принципиально важны, и правильное размещение исторических данных на шкале времени — задача первостепенного значения. А для этого необходимо изучать научную хронологию — техническую и историческую. Первая из них имеет дело с природными «измерителями» времени — астрономическими циклами. Вторая — с древними системами счёта времени, которые иногда довольно сильно отличаются от привычных нам.

БДМ: А чем конкретно отличаются и способен ли понять современный читатель ту далёкую эпоху?

Ничего сверхсложного в постижении древних систем счёта времени нет: речь идёт о довольно примитивной арифметике. Возьмём, к примеру, календарь. Уже в глубокой древности за абсолютную единицу измерения времени был принят оборот Земли вокруг оси — то, что мы называем сутками. К ним привязаны все другие единицы времени — от века до секунды. При этом быстро выяснилось, что более долгие природные циклы — месяц и год, то есть периоды вращения Луны и Солнца (или, если угодно, Земли вокруг Солнца) — в целое число суток не укладываются. Месяц длится больше 29, но меньше 30 суток, а тропический год — чуть больше 365. И начался подбор параметров системы «сутки — месяц — год», пропорции между которыми регулировались вставными днями. По критерию «точность плюс простота» самым совершенным стал созданный в Греции лунно-солнечный цикл Калиппа. Он и заложен в православную пасхалию.

Кстати, римляне оказались не в состоянии создать подобный календарь и отказались от попыток следить за Луной. Поэтому доставшиеся нам от них «месяцы» к реальному Месяцу — Луне никакого отношения не имеют. Но и китайцы, и иудеи сохраняют календари, где по дате можно узнать и сезон, и лунную фазу. А мусульмане вообще следят только за Луной: в их календаре месяцы «гуляют» по временам года, так как 12 лунных циклов на 11 дней короче солнечного года. Свои особенности есть и в других традициях — персидской, индийской, индейской и др. Зная их, можно легко пересчитывать даты из одного календаря в другой.

Если же говорить о системах счёта лет — эрах, то здесь для пересчёта достаточно знать начало эры. Но иногда получаются неверные результаты. Чтобы разобраться в этом вопросе, пришлось выяснять, как вообще создавались эры. И здесь открылось много неожиданного. Об этом можно подробно прочитать в моей книге «Христианские хронологические системы. История летосчисления в святоотеческой и восточнохристианской традиции III–XV веков».

БДМ: Почему в названии книги присутствует слово «христианские» и как это отражено в содержании?

Активная разработка хронологических систем — и календарей, и эр — началась именно с началом христианской эпохи, в первые века нашей эры. До этого даже в пределах одной Римской империи существовало великое множество локальных традиций счёта времени. Свои календари были едва ли не в каждом крупном городе. Это было отражением той политической и культурной мозаики, которую представлял собой античный мир. На подчинённых римлянами территориях постепенно вводилось единообразие — в частности, вошёл в обиход юлианский календарь. Но только с победой христианства этот процесс принял системный характер. И здесь невольно сталкиваешься с одной чертой этой мировой религии, о которой часто забывают. Она принесла человечеству не только высокую систему нравственных координат, но и открыла совершенно новую политическую эпоху, объединив вокруг себя разрозненные и часто враждовавшие народы и традиции.

Христианство глобально, оно не признаёт ни политических, ни этнических, ни каких-либо иных границ, рассматривая всех людей как братьев, равно любимых Богом. Одним из следствий этой идеи стало стремление разработать единый календарь и единую эру. Универсальным христианским календарём стала пасхалия — которая, напомню, связывает юлианские даты с лунными фазами и днями недели. Разработанная в Александрии около 300 года, она с VI века повсеместно использовалась и на Востоке, и на Западе. Лишь через тысячу лет папа Григорий XIII ввёл новую пасхалию и специально для неё разработанный календарь — григорианский.

С эрой задача оказалась сложнее. К 1000 году на Западе укоренилась так называемая эра Дионисия Малого, где счёт лет идёт от даты Рождества Христова (кстати, исторически некорректной), а на Востоке — «ромейская» эра от сотворения мира (с 1 сентября 5509 года до н.э.). Хронологическая «канва» мировой истории в виде разных эр занимает много места — но благодаря новым возможностям все таблицы уместились на компакт-диске, приложенном к книге.

БДМ: Есть ли практический смысл у этих изысканий? Другими словами, поможет ли историческая хронология найти ключ к загадкам, например, отечественной истории?

Сама по себе хронология — едва ли. Но составленная на её основе подробная база исторических событий — наверняка. В истории, как в судебном расследовании, всегда очень важно знать последовательность событий, иногда до часов и даже минут. Изучая её, можно выявить причинно-следственные связи, а за ними — и цепочки чьих-то умыслов и действий. Однако в отличие от уголовного розыска, историка интересуют не только злые, но и добрые замыслы. Важно понять, что привело к успеху, а что — к неудаче. Ведь задача историка — раскрывать не только тёмные, но и светлые моменты истории, не только разоблачать, но и ставить в пример.

Кстати, создание такой детальной хронологической базы уже начато в рамках нашего большого проекта, который мы с коллегами ведём в Московском университете.

БДМ: Расскажите, пожалуйста, хотя бы немного об исторических материалах, на которых базировалось ваше научное исследование, о типах календарей и развитии хронологических систем…

Для изучения древних календарей и систем счёта времени пришлось поднять большой комплекс источников — от хроник до богословских трактатов. Причём не только на языках Библии и античной культуры: древнееврейском, греческом и латинском, но и на языках региональных — армянском, грузинском, сирийском, арабском, славянском. Дело в том, что именно на окраинах лучше всего сохранились самые архаичные, ранние варианты пасхалий и христианских эр. Что-то я переводил сам, что-то читал в переводах: все эти тексты представлены в приложении. Выявлялись и ошибки. Ведь переводчики (да и переписчики рукописей) — как правило, «гуманитарии», которые плохо понимают математическую логику текста и поэтому легко путают цифры. Кроме того, старые календари и эры исправляли на новые (иногда неверно), а устаревшие пасхалии изымали из обращения. Поэтому в исследовании генезиса хронологических систем иногда приходится идти «на ощупь»: какие-то звенья оставили лишь следы в виде зачёркнутых цифр, а какие-то исчезли полностью, и их приходится реконструировать. Только сочетание математики и филологии помогало найти истину.

БДМ: Есть мнение о том, что история циклична… Это так?

Начнём с того, что мы измеряем время именно циклами. Ведь день, месяц и год — это периоды вращения небесных тел. Цикличны и все процессы живой природы. Отсюда и возникает идея о цикличности истории. В древних культурах она доминировала: греки и индийцы считали мир чередой замкнутых периодов и не видели особого смысла в точном исчислении времени. Даже человека они помещали в круговерть переселения душ. Совсем иначе подходят к этому вопросу авраамические религии, прежде всего — христианство. Человек рождается и умирает в этом мире только один раз. И сам мир был сотворён — и погибнет. Начнётся новый век — и в нём человек воскреснет к новой жизни. Это будет новый качественный уровень бытия, а не просто очередной цикл. Идея вечного коловращения притупляет волю к осмысленному действию. Понимание истории как «вектора», напротив, учит ценить время и отвечать за поступки. Только в такой системе возможен прогресс, который, собственно, и означает продвижение вперёд, а не движение по кругу. Для истории лучше всего подходит образ спирали, синтез цикла и вектора, определяющего её «развиваться». Но это движение может в какой-то момент превратиться и в блуждание по кругу — если вектор утрачен, и в «свитие» — если его направление изменится.

БДМ: А что для вас значит время и его преломление?

Время, как теперь ясно учёным, не относится к числу самостоятельных реалий. Это одно из измерений физического мира. В реальности есть только движение, причём движение направленное. Само наличие направления у физического времени — одна из загадок. Математически ожидалась бы полная симметрия прошлого и будущего, аналогичная симметрии пространства. Но нет: энтропийные процессы всегда имеют чётко выраженное направление. В неживой природе это рост неопределённости системы и, в пределе, «тепловая смерть» Вселенной. В живой — наоборот. Человек же может «пойти» в обе стороны: его действия могут как увеличивать, так и уменьшать системную энтропию. Первое происходит при разрушении, второе — при созидании. Первое ведёт к деградации, разложению и гибели, второе — к новым уровням сложности и развитию. История для меня только тем и интересна, что позволяет эти качественно разные направления выявить.

БДМ: Но тогда насколько реально — и как — изображать прошлое?

Прошлое — опытная база для будущего. Это верно и на уровне отдельной личности, и на уровне коллектива и государства, и на уровне всего человечества. Но для того чтобы этим опытом пользоваться, его надо интерпретировать и актуализировать. Вспомним вечную проблему «отцов и детей»: новым поколениям трудно использовать опыт прошлых. И чем быстрее идёт развитие цивилизации, чем быстрее меняются внешние условия среды обитания человека, тем труднее ему применять на практике то, что было обычным для его предков. Поэтому — как в математике — нужно отделить общее решение от частного: общие принципы от конкретных деталей. Например, правила «хорошего тона» и понятия о «приличии» могут меняться довольно быстро — но это не значит, что нет вечных и неизменных законов морали, нарушение которых ведёт к катастрофе. Поэтому изображать прошлое нужно так, чтобы это задевало за живое, имело ясные связи с современностью. Тогда возникнет интерес, тогда история станет общественно востребована.

БДМ: А чему, по-вашему, учит наша история, какие уроки можно вынести для сегодняшнего дня?

Интерпретируя историю, нужно внимательно следить за деталями: неточность в интерпретации может породить неверный вывод и, что самое опасное, непоправимые ошибки в действиях. А если это будут ошибки политиков — за них придётся расплачиваться миллионам. Поэтому иногда кажется, будто бы политикам (да и экономистам) лучше совсем не знать истории и действовать, исходя из сиюминутных прагматических интересов. Но это заблуждение. В такой ситуации очень легко стать объектом внешних манипуляций, когда очевидно «выгодные» с точки зрения тактики на деле являются элементами чьей-то чужой стратегии. А история — главная наука стратегов. Именно поэтому сейчас так много связано с ней в нашей политической жизни.

БДМ: Что вы больше всего цените в современности?

Именно за эту напряжённость исторического чувства я и ценю наше время. Впервые за долгие десятилетия общество и политики начинают осознавать жизненную важность достоверного исторического знания и опасность манипуляций с ним. Вдруг выяснилось, что можно менять расстановку мировых сил не с помощью войн или экономики, а просто через новый учебник истории или эффектную идеологему. Да, «факты» оказываются на поверку липовыми, а идеологемы — вульгарными мифами. Но, во-первых, это не так просто проверить. А во-вторых, дело-то уже сделано. Как говорится, damage is done. Хочется верить, что историки в современном мире будут востребованы уже не только как «профессиональные фальсификаторы», но и как люди, способные распутать сложные узлы и открыть людям настоящую историю.

Беседовал Алекс Громов?