Дмитрий Кувалин: «Финансовая стабильность без экономического роста – это путь в тупик» A− A= A+

Что необходимо сделать для привлечения инвестиций в реальный сектор экономики, станут ли нацпроекты драйверами развития, насколько эффективен экономический блок российской власти? На эти и другие вопросы порталу Finversia.ru ответил Дмитрий Кувалин, заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН.

– Дмитрий Борисович, очень многие эксперты и чиновники сегодня говорят о том, что в целом экономическая ситуация в нашей стране довольно благоприятная и стабильная. Низкий государственный долг, профицитный бюджет, рост золотовалютных резервов и так далее. Однако, если посмотреть на то, что происходит в жизни, поговорить с предстателями разных отраслей, то практически все отмечают, что положение дел если и не ухудшается, то сохраняется устойчиво негативным. Как вы оцениваете такое несоответствие?

– Что касается чиновников, их нельзя осуждать за то, что они рисуют ситуацию в оптимистичных красках. Представьте себе, если государственный человек будет говорить, что у нас все плохо и ничего не получается. Какие инвесторы придут в страну, где представители министерств и ведомств сами настроены пессимистично? Чиновнику экономического блока просто положено быть оптимистом по должности, чтобы передать свою веру в хорошее инвесторам – и нашим, и зарубежным, и не надо его за это ругать. И даже если все плохо, не надо на каждом углу про это рассказывать.

– Но мы, к счастью, не чиновники, и можем постараться проанализировать ситуацию объективно.

– Если анализировать объективно, то ситуация не просто негативная, а откровенно плохая. Когда экономического роста нет полгода-год, то это может быть конъюнктурный момент. Но если у вас де-факто экономика не растет уже 11 лет, это очень серьезная проблема! С 2008 по 2018 годы, по официальным оценкам, среднегодовой темп прироста ВВП у нас в стране составил 0,8% в год. Это фактически депрессия. В пределах точности статистических оценок. Академик Виктор Ивантер, научный руководитель нашего института, в этой связи часто упоминает Советский Союз позднего периода, где экономика росла совсем по чуть-чуть, а реальный уровень жизни долгое время стагнировал. И всего за 15 лет СССР из довольно динамичной экономики с оптимистично настроенным населением перешел в стадию распада. И развалилось государство, прежде всего, по экономическим причинам. Политики просто воспользовались тем, что в экономике была тяжелая ситуация.

Ну да, сейчас экономическая система в целом, наверное, чуть более устойчива по отношению к глобальным потрясениям, чем поздняя советская экономика. Но на самом деле многие угрозы носят очень сходный характер.

Только на то, чтобы наша инфраструктура не разваливалась, чтобы ее состояние было стабильным (не улучшалось, прошу заметить, а просто не становилось хуже), надо тратить, по оценкам специалистов по рискам, до 2% ВВП в год. Это значит, что если ВВП увеличивается меньше, чем на 2%, то весь прирост уходит на поддержание инфраструктуры. При этом недостающие до двух процентов ресурсы надо у кого-то отбирать. Это значит, что мы по определению начинаем жить хуже. А у нас, как уже говорилось, средние темпы прироста ВВП в российской экономике уже давно меньше 2%. В результате, даже по осторожным данным официальной статистики, реальные доходы населения падают шестой год подряд.

В общем, если дать итоговый ответ на ваш первый вопрос, то следует сказать, что тревожных сигналов в экономике сейчас намного больше, чем обнадеживающих. Хотя, конечно, позитивные тенденции тоже есть. Но они явно забиваются гораздо более мощными и многочисленными негативными. Поэтому в целом я, конечно, не могу согласиться с официальными оценками, которые говорят, что у нас в экономике все хорошо.

– Что касается позитивных и негативных сигналов. Помимо ключевых общепринятых критериев о ситуации в экономике говорят и некоторые косвенные факторы, которые иногда бывают очень показательными. На днях, скажем, один эксперт приводил в качестве примера 20%-ное падение в мае объемов продаж легких коммерческих грузовиков, что в свою очередь негативно характеризует ситуацию в сегменте малого и среднего бизнеса. У вас нет каких-то похожих интересных примеров?

– Очень симпатичный индикатор, ориентированный на продажи грузовиков. Он, конечно, не раскрывает всех тенденций, но дает представление о ситуации в таком важном для любой экономики сегменте, как малый и средний бизнес. К разряду подобных индикаторов можно еще отнести динамику производства подшипников – этот индикатор любит использовать уже упомянутый академик Ивантер. Поскольку подшипники используются практически везде, то спрос на них характеризует положение дел в очень многих отраслях. Производство, например, подшипников качения в России с 1990 года по настоящее время сократилось более чем в 15 раз, это очень много говорит о реальной ситуации в нашей промышленности. Конечно, в какой-то мере эту проблему можно решать за счет импорта. Но слишком высокая зависимость от импорта создает много проблем и рисков. Курсовые скачки ведут к серьезному удорожанию импортной продукции, сами изделия не всегда соответствуют потребностям отечественных производителей, да и угрозу санкций никто не отменял.

А еще у меня есть знакомый предприниматель, который производит вешалки для одежды. Этот предмет тоже востребован сразу в многих отраслях – в швейной промышленности, в сетевых магазинах одежды, в химчистках и так далее. И уже на протяжении трех-четырех последних лет он говорит о том, что продажи его продукции очень сильно просели, даже несмотря на отсутствие конкуренции со стороны импорта. Это значит, что роста и попыток расширить деятельность в соответствующих секторах уже довольно давно нет. В лучшем случае, вешалки покупают на замену утраченных.

Впрочем, индикаторы подобного рода надо оценивать очень аккуратно. Например, был период, когда после провала продаж грузовых автомобилей, который длился ряд лет, затем произошел резкий всплеск. И все стали радоваться. Но потом выяснилось, что повышенный спрос был обусловлен тем, что старые автомобили, которые на многих предприятиях закупались еще в советский период, видимо, примерно в одинаковое время оказались изношены настолько, что их пришлось все-таки менять, чтобы совсем не остановить работу.

Можно еще вспомнить недавний пример резкого роста объемов ввода и продаж жилья, который был связан отнюдь не с увеличением реального платежеспособного спроса на рынке жилья, а с изменениями в законе, предусматривающими переход на новые формы финансирования в строительстве.

Поэтому такие краткосрочные всплески не всегда означают глобальные изменения тенденции в ту или иную сторону. Отраслевые специалисты обычно эти тонкости знают и могут разъяснить, что именно происходит.

– Вы говорите, что чиновники правильно делают, что приукрашивают ситуацию в российской экономике, чтобы привлечь иностранных инвесторов. Между тем, по некоторым оценкам, в России и без того достаточно денег – на счетах компаний и на депозитах у населения лежит около 53 трлн рублей. Что вы думаете, есть какие-то способы привлечь эти средства в экономику?

– Вы совершенно верно заметили, что условно свободных денег в российской экономике сейчас действительно очень много. Но я специально говорю, что они условно свободные. Потому что то, чем владеют банки, это очень дорого для всех остальных. Они же не бесплатно дают финансирование, а под очень высокие, ненормально высокие, как многие считают, проценты. Когда предприятия думают – вкладывать или не вкладывать собственные средства в развитие, они тоже сравнивают эффективность инвестиций в производство с вложениями в банковские депозиты или в валюту. И если при последних вариантах проценты выше, то они в большинстве случаев выберут именно их. Просто исходя из элементарной финансовой логики. А преимущественное число частных собственников именно в этой логике и мыслят.

Почему еще деньги не инвестируют в развитие? Уже много лет я слышу рассуждения о том, что у нас плохой инвестиционный климат – неважно работает судебная система, высокие бюрократические барьеры. Хотя, в последние годы это уже не совсем так. И суды стали работать лучше, и очень много было создано инструментов, облегчающих работу инвесторов. Мы много работаем с регионами, и почти везде сейчас есть корпорации развития, агентства по привлечению инвестиций и прочие подобные структуры, которые берут любого инвестора буквально за руку и помогают ему преодолевать все барьеры. Везде работает принцип «одного окна», многие инвестиционные проекты находятся под личной опекой губернаторов.

Но при этом не нужно забывать, что все институциональные факторы – вещь в некотором роде второстепенная. Главное, чтобы был спрос на соответствующую продукцию, и тогда инвесторы обязательно придут, чтобы заработать свою прибыль. А спрос возникает и тем более увеличивается в масштабах только тогда, когда в экономике есть реальный и заметный взгляду рост, когда и домохозяйства, и бизнес верят в то, что дальше будет лучше, начинают соответственно больше покупать, расширять производство и делать инвестиции.

Но кто же будет верить в хорошее будущее после десятилетней стагнации? Поэтому, хотя и есть эти условно свободные деньги, и теоретически можно разворачивать новые производства, мало кто верит, что дополнительную продукцию, которую будут выпускать после создания новых производственных мощностей, кто-то купит.

Я не хочу сказать, что все, везде и всегда плохо в современной России плохо. Есть, конечно, отдельные перспективные ниши. Далеко не везде закончен процесс импортозамещения. Смотрите, как наши аграрники поднялись на импортозамещении. Плюс им создали достаточно хорошие финансовые условия, обеспечили льготное кредитование, прочие преференции. И выяснилось, что при наличии масштабного внутреннего спроса можно очень быстро нарастить производство даже довольно сложной продукции.

Еще есть отрасли, где можно заняться импортозамещением, и это нам вполне по силам. Может быть, самую высокотехнологичную продукцию мы мало в каких случаях сможем производить. Так, чтобы это было еще и рентабельно. Скажем, организовать массовое прибыльное производство гражданских самолетов. Но что-то попроще – почему нет? У нас есть вполне квалифицированная рабочая сила и качественное оборудование.

Кроме того, всегда есть какие-то локальные проекты, на которые тоже можно опираться. К примеру, если будут развивать высокоскоростной железнодорожный транспорт, а об этом сейчас много говорится, то очень сильно возрастет потребность в качественном цементе, потому что там подушка пути будет не земляная, а бетонная. Представляете, много тысяч километров пути нужно будет залить бетоном? Спрос на цемент очень сильно подскочит, если такая программа будет реализовываться. И, конечно, в таком случае очень сильно выиграет цементная промышленность.

Как мы знаем, периодически подобные проекты – саммит АТЭС, Олимпиада в Сочи, Чемпионат мира по футболу – появляются, и на их базе возникают точки роста для тех или иных производственных сфер. Но, конечно, эти события не носят системного характера. И это наша основная беда.

Весь наш дальнейший путь вперед, все наши возможности по задействованию свободных денег и по привлечению иностранных инвестиций завязаны на высокие темпы экономического роста. Будут эти темпы – все закрутится само собой.

В этой ситуации вызывает недоумение позиция нашего финансового блока, в документах которого периодически русским по белому говорится о том, что если темпы прироста превысят, например, 1,7% ВВП в год, то надо проводить ограничительную финансовую политику, чтобы не допустить перегрева в экономике. Ребята, вы что, на самом деле думаете, что +1,8% в год – это перегрев?

Поэтому мне совсем непонятен смысл, когда говорят о необходимости проведения консервативной финансовой политики во всех обстоятельствах, при всех возможных тенденциях. Более того, нас даже пугают тем, что если денег в экономику влить слишком много, то можно разбалансировать нынешнюю экономическую модель. Да мы просто обязаны ее разбалансировать! Она нас категорически не устраивает. Ее нужно сломать и создать новую экономическую модель, которая даст нам желаемые темпы роста!

И если для этого потребуется какие-то принципиально иные действия в монетарной сфере, в кредитной сфере, то мы обязаны, по крайней мере, рассмотреть эти возможности, просчитать их последствия. И подумать над тем, что можно, что нельзя, а каким мерам все-таки надо прибегнуть. А российские финансовые власти сейчас пытаются спрятаться в какой-то раковине, считая, что финансовая стабильность – это когда вы все время готовитесь к худшему, вытаскиваете деньги из экономики в резервы и ограничиваете инвестиции в реальном секторе, поскольку они, дескать, влекут за собой риски. Еще в девяностые годы говорилось тысячу раз, что не могут быть финансовая система и банковская система хорошими, когда экономика перманентно находится в плохом состоянии. Если вы не улучшаете ситуацию в реальном секторе, то финансовый сектор тоже обязательно столкнется с проблемами, несмотря на все резервы, только несколько позже.

– Очень часто на различных финансовых конференциях звучат мнения о том, что проблемой является ограничение сферы ответственности нашего мегарегулятора в лице ЦБ РФ, которому вверено поддерживать финансовую устойчивость, но при этом развитие экономики находится за рамками его прямых интересов. Мнения такие, надо заметить, высказываются чаще всего не с трибуны, а в виде реплик из зала.

– Да, наверное, тут я соглашусь – юридически прописанные функции ЦБ РФ сформулированы не совсем правильно. В зону ответственности мегарегулятора входит решение макрофинансовых задач, а за проблемы развития реального сектора или динамику доходов населения он, по форме и по сути, не отвечает.

У нас любят, наверное, не без оснований, кивать на Федеральную резервную систему. Но ведь она, как известно, юридически отвечает не только за стабильность курса доллара, но и за создание рабочих мест в американской экономике. И это вынуждает их думать, так сказать, в обе стороны. Возможно, и нам стоит внести какие-то изменения в законодательные акты, которые ставят цели и задачи перед нашим Центральным банком.

Но можно и не ходить за примерами далеко, а вспомнить собственную историю. Был у руля ЦБ Виктор Владимирович Геращенко, который в силу своего понимания экономики и жизни думал не только финансовой стабильности, но и о задачах экономического развития. Он, как мы знаем, один из создателей экономического чуда конца 90-х, он во многом обеспечил выход из ужасного коллапса в платежной системе в 1992 году. Иными словами, человек гораздо более адекватно понимал задачи Центрального банка в экономике и весьма успешно решал их в гораздо более трудных, чем сегодня, условиях. Вот, если хотите, роль личности в истории.

Кстати, я не согласен с часто звучащими утверждениями о том, что не нужно менять тех или иных персонажей в экономическом блоке. Мол, они люди зависимые и частичные, рабы обстоятельств и объективной экономической ситуации, в основном выполняют указания сверху. Очень многое зависит от качества управленцев, находящихся на руководящих ролях. Да, возможности государства ограничены, да, возможности регулятора ограничены. Но давайте вспомним ту же самую осень 1998 года, когда ЦБ возглавил Геращенко, правительство – Евгений Примаков, а министерство экономики – Юрий Маслюков. Эти люди просто руководствовались здравым смыслом, своим жизненным опытом и реальным знанием предмета экономики. А не информацией, почерпнутой из предельно упрощенных учебников по макроэкономике для студентов 1-2 курса. Причем написанных для других экономик, сильно не похожих на российскую.

Первое и главное, что они сделали – отказались от абсурдных догм типа «а давайте использовать курс доллара как ценовой якорь», «а давайте государственный долг финансировать рыночно» – то есть под бешеные проценты заимствовать деньги для госбюджета на открытом рынке, «а давайте не выполнять обязательства госбюджета, чтобы не накачивать экономику деньгами». Ведь это в 90-е годы на полном серьезе предлагали люди, занимающие ключевые посты в государстве. Их многие спрашивали: что же вы делаете, ведь это же губит экономику. В ответ звучало, что так рекомендует МВФ и так написано в умных заокеанских учебниках, а вы, мол, дикие, необразованные, и ничего не понимаете в современной экономике. И так они семь лет страну в глубочайшем кризисе продержали, пока окончательно все не обрушили. Пришли другие люди, и им два месяца хватило, чтобы экономика начала расти, и потом росла еще 10 лет.

Мне кажется, и сейчас совершенно не помешали бы какие-то персональные замены. В стране, в конце концов, очень много умных людей. В спорте кто-нибудь будет терпеть тренера, который долгое время не дает результаты? А вот, оказывается, в государственном управлении можно не давать результатов многие годы и не нести за это никакой ответственности.
– Я слышал такую точку зрения от одного авторитетного экономиста, что если хотя бы в госструктурах и госкомпаниях заменить разных людей, которым должности достались по «блату», на эффективных менеджеров, то в стране можно добиться экономического прорыва.

– Ну, на самом деле, уже сейчас есть и дельные министры, и дельные менеджеры госкомпаний. Я бы, к примеру, не сказал, что государственная Роснефть менее эффективно работает, чем частный Лукойл. Чиновники тоже довольно разные. Скажем, наш институт много работает в регионах, мы часто встречаемся с местными чиновниками. Я с чистой совестью берусь утверждать, что квалификация среднего регионального чиновника заметно выше, чем у среднего федерального. Наверное, потому, что они ближе «к земле», они работают с реальными проблемами. Тогда как в центральном аппарате люди больше заточены на выполнение «бумажных задач».

К тому же, по непонятным мне причинам, в федеральные чиновники очень часто попадают молодые люди безо всякого опыта работы в реальной экономике. Причем в данном случае преобладает не классический «блат», когда вышестоящее начальство отдает должности кому-то из друзей и родственников, а, скорее, «блат» идеологический. Есть пара-тройка известных экономических ВУЗов, считающих себя продвинутыми в части знания зарубежной экономической науки. Именно их выпускники чаще всего попадают на должности в министерства и ведомства финансово-экономического блока. Или еще можно проработать несколько лет научным сотрудником в одном из пары-тройки научно-исследовательских институтов, также считающих, что сокровенные знания об экономике можно почерпнуть только из иностранных книжек, и все – считай, ты готовый кадр для Минэкономики или Минфина. Хотя фактический уровень квалификации, уровень знаний о реальной экономике, проблемах бизнеса и населения у таких молодых специалистов зачастую крайне низок. При этом региональные чиновники, которые зачастую намного лучше знают все проблемы, вынуждены приезжать бить челом к этим «миллениалам» с избытком амбиций. В этом смысле тот человек, на слова которого вы ссылались, был прав – уровень федеральных чиновников следовало бы повысить.

Впрочем, на федеральном уровне можно увидеть и вполне эффективных управленцев. Сейчас, к примеру, должность вице-премьера по сельскому хозяйству занимает Алексей Гордеев, который, будучи в свое время главой Минсельхоза, начал выстраивать систему поддержки агропрома. И сегодня эта система дает реальный результат, обеспечив быстрый рост производства в нашем сельском хозяйстве. А ведь были времена, когда аграрная отрасль считалась в России совершенно безнадежной. Звучали даже предложения все закрыть, людей переселить в города, а все продовольствие закупать за границей. А оказалось, что не так много надо сделать для того, чтобы мы не только сами себя обеспечили продовольствием, но и превратились в довольно серьезных экспортеров аграрной продукции.

– Давайте вернемся к теме привлечения денег в экономику. Сейчас ЦБ, Минфин активно продвигают в массы идею инвестирования в различные инструменты фондового рынка – в качестве альтернативы банковским депозитам. Это может дать результат?

– В принципе, ничего плохого в том, чтобы привлекать дополнительные средства населения на фондовый рынок я не вижу. Пропаганда финансовой грамотности – тоже вещь полезная. Другое дело, что надо всегда предупреждать людей, что вы приглашаете их казино, где можно не только выиграть, но и проиграть. Нас ведь уже приглашали вкладывать в частные пенсионные фонды. Что сейчас с ними произошло, все знают.

– Вообще, такие предупреждения есть, и даже весьма навязчивые. Существует законопроект о категоризации розничных инвесторов, который многие эксперты как раз ругают за излишние ограничения возможностей частых вкладчиков.

– Тут власть можно понять. Она уже много лет разгребает проблемы обманутых дольщиков, свежи в памяти акции валютных ипотечников, истории с финансовыми пирамидами и так далее.

– А почему, а ваш взгляд, у нас не развит сегмент инфраструктурных облигаций, как на Западе? Они выпускаются под конкретный инвестиционный проект – строительство моста, дороги, аэропорта, возврат обеспечивается потоком именно по этому проекту, предусматривается ряд государственных гарантий. Такой подход, сочетающий возможность целевой направленности инвестиций и сопричастность к какому-то конкретному проекту, для граждан может быть более понятен и интересен.

– Эта тема звучит уже на протяжении последних лет пятнадцати. И вроде бы никто не против, но почему-то никаких шагов не предпринимается. Наверное, прежде всего, из-за того, что у нас слабо и довольно непредсказуемо развивается инфраструктурное строительство. Мы с вами уже говорили о планах по созданию высокоскоростных магистралей. Эта идея пережевывается лет 15 как минимум. Но никак не принимается окончательное решение. Сейчас вроде собирались строить первый участок ВСМ Москва-Казань, но Минфин по-прежнему упорно не хочет давать на это денег. И непонятно, что будет дальше. Потому что строительство ВСМ в стране имеет смысл только при условии, что оно будет более-менее масштабным и долговременным. Когда появится смысл в локализации производства подвижного состава и прочего оборудования, когда строительные корпорации будут уверены в долгосрочном спросе на свои услуги.

Но ничего этого и близко нет. И кто решится выпускать инфраструктурные облигации, даже под вполне симпатичные с экономической точки зрения проекты, если нет никакой уверенности в том, что это проект не разовый?

Если будет уверенность в устойчивости программ инфраструктурного строительства, то рынок соответствующих ценных бумаг не заставит себя долго ждать. И тут даже помощь государства не понадобится. Если бизнес видит, что впереди хорошие перспективы, то он сам быстро создаст инструменты для фондирования этих проектов, организует специальные площадки для привлечения средств, в том числе и населения, и иностранцев и пр. Но, увы, у нас в силу негативных тенденций в экономике и многолетней стагнации уверенности нет ни у кого, даже у самого государства. И хорошие идеи пока остаются только хорошими идеями, не превращаясь в реальные дела.

– А нацпроекты? Много говорится, что они могут стать драйверами развития экономики.

– Подавляющее большинство нацпроектов у нас социально ориентированные. Я ни в коем случае не хочу сказать, что это не нужно. Но когда поняли, что остро не хватает проектов, прямо способствующих росту производства, то появился национальный план развития инфраструктуры. Как подсчитали в нашем институте, как раз именно этот план может дать наибольший импульс для повышения темпов экономического развития страны.

– А цифровая экономика?

– Историю с цифровой экономикой я бы назвал «большой панамой». В свое время знаменитый академик Юрий Яременко очень метко называл подобные прожекты «бюрократическими утопиями» или «бюрократической верой в чудо». Это когда ничего не получается, но мы сейчас найдем чудесный рецепт, и дальше все пойдет само собой.

Истории про цифровизацию, между прочим, лет 50-60. Еще в советское время тогдашние бюрократы делали ставку на всеобщую автоматизацию. Но в итоге никакого чудодейственного влияния она на экономику не оказала, поскольку без решения коренных структурных проблем – технологических, отраслевых, ценовых – автоматизация повисала в воздухе. Цифровизация как рецепт для оздоровления экономики вряд ли имеет больше шансов. Несмотря даже на то, что во многих случаях цифровизация действительно очень нужна и полезна.

В целом процесс внедрения информационных сервисов, электронного документооборота – вещь, безусловно, нужная. Причем Россия здесь является одним из мировых лидеров – у нас мобильная связь одна из лучших в мире по качеству, высока степень проникновения интернета. Наши граждане – одни из самых активных пользователей мобильными приложениями, бесконтактными системами платежей и пр. Тут сказывается, в том числе, эффект «догоняющего развития». Пока развитые страны шли по извилистому пути проб и ошибок, мы сразу движемся в правильном направлении.

При этом замечу, все эти замечательные достижения – в большинстве случаев заслуга частного бизнеса. Иными словами, какого-то особого участия государства в этом процессе не требуется, бизнес и без национального проекта находит эффективные решения в области цифровизации.

Государству, на мой взгляд, надо заботиться только о цифровизации самого себя. Вот, например, очень удачным решением оказалось создание многофункциональных центров (МФЦ). В этих центрах, во многом с помощью цифровых технологий, сумели многократно снизить бюрократическую нагрузку на наших граждан. Более того, на работу в МФЦ удалось массово привлечь очень вежливых и правильно мотивированных сотрудников. Это стало не только экономическим, но и ментальным прорывом. Лицо государства стало существенно более приятным для простых людей. По крайней мере, на территории МФЦ. Эти решения в части успешной цифровизации госуслуг, безусловно, надо тиражировать. А частному бизнесу можно просто не мешать, он сам справится с цифровыми задачами.