Павел Самиев: Целим в крупных, а начинаем с малых A− A= A+

На санкт-петербургском форуме регулятор обозначил формат, который в ближайшие годы должна будет обрести отечественная банковская система. Четверть века она существовала в едином конкурентном поле, а теперь его решили поделить на три «загородки»: системно значимые банки, федеральные и региональные. Поправки в банковское законодательство, говорят, уже готовы. Что думают по этому поводу те, кому предстоит жить в новом ландшафте? Ответы на нашу анкету читайте в сентябрьском номере журнала, а сейчас представляем мнение Павла САМИЕВА, управляющего партнёра Национального агентства финансовых исследований.

БДМ: Питерская новость хороша уже тем, что появилась. Не один год банковский рынок пребывал в тягостном ожидании хоть какой-то конкретизации своих ближайших перспектив. Но случайно ли её обнародовали именно в начале лета? Просто конгресс подоспел или так с самого начала и было задумано?

Вряд ли интригу специально выстраивали. Но причины, безусловно, были. Во-первых, весь прошлый год рынок лихорадило, а с декабря волатильность снизилась, и возникло ощущение некоторой стабильности. Эта полугодовая пауза оказалась как нельзя кстати — она создала обстановку, когда можно заглянуть на два–три года вперёд.

Второе обстоятельство возникло весной: регулятор заявил, что основные задачи, связанные с зачисткой системы, решены. И хотя лицензии продолжают отзывать, все понимают, что кампания пошла на убыль. Наконец, накопилась реальная практика взаимодействия с крупными банками, а весенние «санационные откровения» подвели черту под дисбалансом плюсов и минусов. Стало очевидным, что без перемен не обойтись, и как итог — родилась инициатива, которую сам же регулятор и назвал революционной.

 

БДМ: Вы считаете, что его действия в первую очередь нацелены на «крупняк», и под эту задачу выстраивается вся реформа? Но очень многие на рынке как раз уверены, что главный объект инициатив — малые банки: их урезали в правах и ограничили территориально, что, собственно, и является логическим завершением зачистки.

На самом деле реформа много шире и не ограничивается одной только банковской системой. Центробанк приступил к полноценному исполнению своих функций мегарегулятора и распространяет свои инициативы на весь финансовый сектор. Другое дело, что на остальном поле не требуется разделения игроков по разным категориям. Но процесс консолидации и приведения рынка к единым стандартам здесь не менее актуален, просто проходить он будет в формате естественного отбора и сокращения числа игроков.

При этом, если подходить с формальными мерками, то намерения Банка России выходят даже за полномочия мегарегулятора. Комплекс мер, адресованный финансовым группам, распространяется и на чисто производственные структуры, где банки не играют первостепенной роли. Но им так же придётся создавать управляющие компании, консолидирующие финансовые потоки и формирующие отчётность для регулятора. Более того, я думаю, что в этом сегменте как раз очень даже возможно выделение системно значимых холдингов, к которым, соответственно, будут предъявляться и более жёсткие надзорные требования.

На этом фоне изменение статуса региональных банков я бы воспринимал в первую очередь как условие, позволяющее регулятору провести внутренний манёвр сил, и сосредоточить их на участках, генерирующих наибольшие риски для финансовой системы. К тому же в банковском сообществе уже многие годы раздаются призывы дифференцировать надзор, приведя его в соответствие с реальными рисками. Из этих двух мотиваций, на мой взгляд, и сложилась новая формула небольших банков — составляющих по численности больше половины системы, но оперирующих лишь двумя процентами активов.

 

БДМ: Но если вернуться к санационным скандалам, то следует признать, что скандалов как таковых в общем-то и не было: истории прошли глухо, обвинения вроде бы серьёзные, а ответственности так никто и не понёс. Зато решение Центробанк принял радикальное — выразил недоверие банкам-санаторам и замкнул всю процедуру на себя. Как вы прокомментируете такое разрешение коллизии?

У этой ситуации две относительно самостоятельные грани. Во-первых, механизм санаций в последние годы стал главным драйвером инвестиционных сделок и процесса консолидации рынка в целом. Фактически своего клиента санатор рассматривает с тех же позиций, что и в сделке M&A: возможность расширить свою долю на рынке и дифференцировать бизнес. А вдобавок ещё и получает от Центробанка долгосрочный и почти бесплатный кредит на реализацию этой операции. Условия исключительно привлекательные, и когда они исчезнут, процесс консолидации, вне всякого сомнения, затормозится.

Вторая грань связана с бенефициарами таких сделок. По большому счёту это все банки, входящие в Топ-20, — даже те, кто не участвовал в санации, получали пассивный выигрыш в виде перетока клиентов. В активную фазу включались главным образом те, кого в первую очередь привлекала возможность получить долгосрочную и дешёвую ликвидность. Регулятор это прекрасно понимал и даже признавал, что у некоторых санаторов могут быть собственные проблемы. И это бы полбеды. Настоящая беда состоит в том, что правила игры — процедуры санации и направления расходования денег — не были изначально прописаны. И это уже второй случай, когда мы наступаем на те же грабли. Впервые подобная ситуация возникла в прошлый кризис — когда Центробанк включил массовый механизм беззалогового кредитования.

 

БДМ: И деньги тотчас оказались на валютном рынке. Банки тогда очень прилично на этом заработали. Как, впрочем, и в нынешний кризис. А самое обидное для регулятора, что его же деньги банки не просто использовали для извлечения коммерческой выгоды, но ещё и направили против национальной валюты — то есть против его же кровных интересов.

Так ведь и не было такого запрета. Получилось, что две команды вывели на поле играть в футбол, но правила не объяснили, а потом стали ругать игрока, который схватил мяч — и рванул к воротам противника. Точно так же можно ругать и санатора. У него две задачи: во-первых, чтобы санируемый банк не рухнул, а во-вторых, чтобы в срок восстановился. Но это — не год и не два, подчас доходит до 10 лет, и как в этот период заёмщик будет распоряжаться кредитом — его внутреннее дело. Реального контроля нет и быть не может, потому что правила, процедуры, сроки и промежуточные результаты — не прописаны. Да и не может быть беспристрастного контролёра, он возможен только в том случае, если вся процедура прозрачна и носит публичный характер.

 

БДМ: Вспомнилось знаменитое «дело Алексеева» — единственный, наверное, в истории случай, когда сотрудника Центробанка привлекли к уголовной ответственности за профессиональную деятельность. Он тогда подписал «платёжку» на выдачу кредита «СБС-Агро», а план его внутренней санации, как позже выяснилось, оказался недостаточно чётко прописан. Гарантирует ли от таких вывихов новая модель, по которой санацией будет заниматься Центробанк, и насколько она окажется эффективной?

Трудно судить, поскольку модели как таковой ещё нет. Должны быть приняты поправки в законодательство, позволяющие Банку России создать специальный фонд, который сможет входить в капитал санируемых банков. Их оперативным управлением будет заниматься специально учреждённая управляющая компания. После того как она выведет банки в режим нормальной деятельности, их будут выставлять на продажу. Из этой схемы следует, что скорее всего удастся минимизировать нецелевое использование средств. А насколько оптимальными станут решения, связанные непосредственно с санацией конкретного банка и спецификой его бизнеса, боюсь, узнать не удастся — о прозрачности и публичности процесса речь пока не идёт.

 

БДМ: Я бы добавил ещё один, уже очевидный итог принятого решения: попытка государственно-частного партнёрства в сфере совместного восстановления пошатнувшихся банков не удалась. И это очень печально, потому что другие сферы ещё глубже связаны с бизнесом, и их возможности соединить и сбалансировать интересы регулятора и коммерческой структуры — совсем уж ничтожны. Но давайте всё же перейдём к региональным банкам. У них, как вы справедливо заметили, риски невелики, да и те теперь сужены прокрустовым ложем «кредитно-вкладных» операций. Зачем понадобились такие жёсткие ограничения?

Логика, на мой взгляд, абсолютно понятна. Для регулятора смягчение надзора за самой многочисленной категорией банков обретает реальный смысл только в том случае, если позволяет перегруппировать силы и перебросить их на более важные сегменты. Но, сохранив за «регионалами» весь спектр банковского функционала, ЦБ будет постоянно сталкиваться с одним и тем же вопросом: а с какой целью небольшой банк вдруг занялся такими сложными продуктами? Ответ в рамках «презумпции виновности» (а она с ревизорских времён никуда не делась) очевиден: наверняка затевается очередная «схема». А значит, постоянный мониторинг нужно сохранять, и никакого манёвра ресурсами не получится. Поэтому и было принято решение — превратить лесную поляну в газон, на котором ничего не спрячешь.

 

БДМ: А насколько такая логика вписывается в специфику бизнеса банков, которые живут, может, и не в лесу, но точно — на земле? В большинстве случаев заниматься сложными продуктами и даже сомнительными операциями их вынуждают клиенты. Теперь они уйдут, а для очень многих — это ключевые клиенты. Удастся ли в таких условиях компенсировать потери и сохранить бизнес?

Детали пока не обнародованы, но хорошо известно, что надзорный пресс в России — один из самых жёстких в мире. Поэтому и его снижение, безусловно, будет ощутимым. Уже объявлено о существенном уменьшении нормативов для региональных банков, но главное облегчение, я думаю, связано с переходом на упрощённую систему отчётности. Здесь, кстати, складывается любопытная ситуация: с одной стороны, понижающий тренд надзорных требований для региональных банков, а с другой — повышающий для микрофинансовых организаций. Со временем вполне возможно, что существующие сегодня принципиальные различия между этими финансовыми институтами станут совсем малозаметными.

 

БДМ: Но в денежном измерении надзор проявляется прежде всего в механизме резервирования. Можно ли здесь ожидать послаблений?

Вряд ли — резервирование не связано с характером банка и его деятельностью. Это оценка рисков заёмщика, и в принципе подходы и критерии здесь должны быть едиными для всей системы. Другое дело, что на практике регулятор нередко по-разному оценивает кредиты одному и тому же заёмщику: для госбанка, скажем, относит ко второй категории, а для частного — к третьей. В результате разрушается поле здоровой конкуренции. Но это общая беда, и напрямую она не связана с новым статусом региональных банков.

 

БДМ: Зато этот статус напрямую обостряет задачу выживания для тех, кто окажется в его рамках. Два года пролетят незаметно, и очень важно уже сейчас «увидеть свет в конце тоннеля». Некоторые эксперты исходят из общих радикальных перемен, которые переживает банковский бизнес: переход к цифровому банкингу, бурное развитие платёжных сервисов, продажа смежных продуктов и услуг. В таких условиях, по их мнению, выиграет тот, кто сумеет интегрировать эти потенциалы и предложить  клиенту комплексные продукты. Тем более что с  мотивацией у региональных банков теперь всё в порядке — деваться им некуда. Но смогут ли они справиться с такой сложной задачей?

Действительно, все эти направления для регионалов не закрыты. К тому же мировая практика убедительно подтверждает, что развитие идёт именно в эту сторону: банки активно дифференцируют свою деятельность, и у многих кредиты с депозитами давно уже перестали быть основным источником дохода. Мы тоже не стоим в стороне. Правда, в нашем законодательстве банк как институт официально именуется исключительно как кредитная организация. Но тема диверсификации и расширения сферы комиссионных доходов активно обсуждается, и, что гораздо важнее, есть реальный выход в живую практику: существенно растут онлайн-платежи, мобильный и интернет-банкинг, продажи страховых и иных продуктов. Казалось бы, мы вплотную подошли к модели заветного финансового супермаркета. Но стоит обратиться к статистике, как оптимизм сразу исчезает: если полтора–два года назад соотношение процентных и комиссионных доходов было 80 к 20, то сейчас — 85 к 15.   

Главная причина состоит в том, что монопродукт, который устойчиво работал бы в этой области и поддавался тиражированию, создать пока так и не удалось. Прежде всего потому, что для этого нужна широкая клиентская база, обладающая платёжеспособным спросом на такого рода услуги. И региональные банки здесь вряд ли смогут развернуться.

 

БДМ: А может, всё дело в том как раз и состоит, что искали не там и не то? Спрос — штука тонкая, а в данном случае задача усложняется ещё и тем, что каждому требуется свой набор услуг. Иными словами — индивидуальный подход, с которым плохо корреспондируется монопродукт. А бизнес небольшого банка вписывается очень даже органично.

Вполне допускаю. Я, кстати, обратил внимание, что в последнее время успешно развивается «клубный подход» банков к работе со своими клиентами — как с уже состоявшимися, так и с потенциальными. Думаю, что региональным банкам было бы полезно взять его на вооружение. В любом случае им придётся сейчас активно заниматься своей клиентурой, особенно с теми представителями среднего бизнеса, которые по каким-либо причинам не рискуют или не хотят обращаться в крупные банки. И в самом таком подходе уже изначально заложена клубная основа. А если при этом они ещё и обладают современными технологиями продаж актуальных продуктов и услуг, то на такой поляне совершенно спокойно могут на равных конкурировать не только с федеральными, но и с системно значимыми банками.

Есть, правда, одно обязательное условие. Практика показывает, что в реальной жизни диверсификация всегда происходит по принципу «бизнес налипает на бизнес». Иными словами, для успешного расширения деятельности нужно уже иметь стержневое направление, которое успешно развивается.

 

БДМ: Здесь, во всяком случае, ничего придумывать не надо. Малый банк по определению существует для малого и среднего бизнеса. И никто лучше не способен справиться с задачами его развития. Если, конечно, банки будут допущены к механизму господдержки этого сегмента экономики.

С допуском, к сожалению, стало даже хуже, чем было. Раньше любой банк мог стать партнёром МСП Банка и получить таким образом доступ к господдержке. Теперь же всё замкнули на 10 крупнейших, и пересох даже этот ручеёк. Логика понятна: включили механизм ответственности за расходование средств, и тут же возник синдром «презумпции виновности». Справедливости ради надо признать, что оснований для такой реакции немало. Но это вовсе не значит, что нелепый синдром надо включать в механизм управления.

Для региональных банков это — вопрос выживания. А с другой стороны, разумное его решение не только обеспечит успешность их бизнеса, но и задаст наконец необходимые темпы развития малого и среднего предпринимательства. Очевидно, однако, что выходить на такой результат придётся с двух сторон. Впрочем, это относится не только к категории региональных банков, а ко всей системе в целом.

 

Беседовал Виталий КОВАЛЕНКО